— Да, были, — Ренцо чуть потрепал девочку по волосам, и она засмеялась. — Мама твоя где?
— Мама отдыхает. У нее всегда так много дел! А ты что мне привез?
— Сейчас… — Ренцо перехватил ее одной рукой, а другой полез в карман, достал деревянную лисичку. — Вот, держи. У меня для тебя еще подарки есть, но привезут завтра, вместе с остальными вещами.
— Ух ты, какая! — Виола очень честно обрадовалась, стала разглядывать лисичку со всех сторон. — Как живая! Папа, а это ты сам сделал, да? А я у Кикко видела таких драконов, но он их прячет!
— Ну, Кикко, наверно, уже большой, он не играет с такими игрушками.
— Ренцо!
Дверь приоткрылась и на пороге появилась женщина.
Не радость в ее голосе, а, скорее, такое требовательное приветствие, желание немедленно обратить внимание на себя.
Молодая, красивая… ей, наверно, около тридцати, или чуть меньше, она старше Мэй, конечно, но куда моложе своего мужа. Роскошная. Было в ней что-то по-настоящему женственное, мягкое и одновременно изящное, почти непередаваемое, что Мэй слегка уколола зависть. Королева. И даже волосы, цвета спелой пшеницы, уложены, словно корона, вокруг головы.
Она окинула Ренцо взглядом свысока, неторопливо спустилась по мраморным ступеням.
— Лене… — Ренцо поставил Виолу на землю, шагнул вперед.
— Мы ждали тебя завтра, — сказала женщина. Все еще стояла на две ступеньки выше. — Уже так поздно.
— Ты ждала? — сарказм в его голосе. — Я решил не затягивать, раз ты и так ждала меня слишком долго.
Она улыбнулась, все так же снисходительно, шагнула еще на одну ступеньку к нему, потянулась, поцеловала в щеку.
— Я так рада, дорогой, — в ее голосе едкая насмешка.
— Не так, — он сгреб ее в объятья, прижимая к себе, жадно поцеловал в губы. Только вот радости и нежности в этом не было ни капли. Мэй подумала, что так, наверно, целуют шлюх — по-хозяйски, властно, с одним только желанием получить свое.
Лене не сопротивлялась, но и не пыталась обнять в ответ, с чувством неизбежности.
— Пойдем в дом? — сказала она, когда Ренцо закончил и отпустил ее.
— Сейчас.
Он обернулся, вернулся, подойдя ближе к Мэй.
— Гильем! — велел он. — Подыщи сеньорите подходящую комнату, сделай все, как я тебя просил.
— Да, сеньор, — Гильем кивнул, поглядывая на Мэй с опаской.
Сеньориту…
— Что это за девка? — грубо поинтересовалась Лене.
— Заложница, — бросил Ренцо через плечо, не оборачиваясь. — Гильдия проследит за ней.
— Так и отдай ее Гильдии! Мне не нужна дикая джийнарка в доме.
— Это мой дом.
Ренцо умел говорить, почти не повышая голоса, но так резко и жестко, что не оставалось сомнений — будет так, как он сказал.
Он говорил для жены, но смотрел Мэй в глаза. И в его глазах была только усталость.
— Ничего не бойся, — тихо по-джийнарски сказал он. — Если что-то не так, ты сразу говори Гильему, а он передаст мне. Хорошо? И отдыхай.
— Хорошо, — так же по-джийнарски сказала она.
Гильем провел ее в дом через боковой вход, не вслед за Ренцо, а другим путем. Дом просто огромный, светлый, пол из лаорского мрамора, мягкие ковры, изящные вазы с цветами. Ничего излишнего, вычурного, хозяева не пытались произвести впечатление, у них и так было все, что только можно желать.
Мэй отвели небольшую комнату, удивительно уютную. Так, словно она гостья здесь, а не пленница. Но нет… все равно охрана у дверей — один из солдат, приехавших с ними, остался за дверью.
Ей принесли воды, умыться с дороги, принесли печенье, немного хлеба и сыра на ужин, молока… И домашнее илойское платье — переодеться. Молча, только осторожно улыбаясь. Здешние слуги, наверняка, думают, что она не знает языка.
Мягкая удобная кровать. Мэй и забыла уже, как спать на кровати. Присела на краешек…
Одна.
Впервые за долгое время она осталась одна. И совсем никого рядом.
Потом встала, обошла комнату по кругу, потрогала, посмотрела все, выглянула в окно — там сад апельсиновые деревья. Можно даже выскочить и убежать, не так уж высоко…
Было так одиноко.
11. Хозяин дома
— Ренцо!
Она выпрыгнула в окно, в траву, так легко и грациозно, подошла. Босиком, но в новом платье. Золотоволосая утренняя нимфа.
Ведь сбежит же еще. Надо, наверно, охрану поставить.
Рассвет едва тронул небо, все спят. Только он сидит на скамейке у фонтана в саду, апельсины вокруг… Ушел от всех и сидит.
— Ренцо… — тихо шепнула нимфа, осторожно присела рядом на край скамейки.
Он невольно улыбнулся.
— Ты чего не спишь, Мэй?
— Не спится. Я плохо сплю на новом месте. А ты?
— И мне не спится, — сказал он.
— У тебя красивый дом… и дочка… тоже очень хорошая.
Ренцо усмехнулся невесело, но, как-то удивительно — стало легче.
— Этот дом построил мой отец, — сказал он. — Ему, в свое время, удалось подняться от мелкого провинциального землевладельца до илойского сенатора, он удачно купил долю в железных рудниках, удачно вложил в торговлю… у него всегда была эта деловая жилка, как и у Лино. У меня нет, я так никогда не смогу. Потом дом перешел моему старшему брату, а после смерти Лино, десять лет назад, — мне. Но я здесь почти не бываю, меня вечно носит черт знает где…
— Почему? Разве ты не хотел остаться?
Вздохнул.
Все это слишком сложно, чтобы объяснить.
Пока Лино был жив, Ренцо считал, что военная карьера — единственно возможная для него. Война — это то, что он умел. От отца ему досталась квартира в инсуле с небольшим садом на Эсквилинском холме и плантации винограда под Алерой, где он поставил управляющего и успокоился на этом. Тихая Алера нравилась ему, и временами Ренцо приезжал туда пожить на пару месяцев, когда не было других дел. В коммерческие вопросы он предпочитал не лезть. А вот на войне сначала все удавалось… потом, правда, выяснилось, что с таким характером выше трибуна не подняться, но он и не стремился, его все устраивало. Жизнь казалась понятной и легкой в те времена.
А вернувшись из Тай-да-Каата, еще в первый раз, он узнал, что Лино мертв. Брата убили совсем недавно, зарезали темным вечером в переулке, недалеко от Субуры, и уже не понять, что там произошло. Ренцо пытался докопаться, кое-что нашел даже, и у него волосы дыбом вставали, когда он понимал, что за люди в этом деле замешаны. А потом, внезапно, женился…
Увлечение Лене было сродни помешательству, он не замечал ничего вокруг, ни о чем другом не мог думать. Наваждение. Она была так молода и так умопомрачительно прекрасна… Она и сейчас прекрасна, конечно. Но тогда Ренцо был готов на все, чтобы получить ее. Он встретил Лене на приеме, в доме ее отца, в саду, она стояла у куста алого гибискуса, беседуя о чем-то с подругой, и так мимоходом улыбнулась ему. И Ренцо попал.
