Опускались руки.
И все равно. Словно Мэй сама умерла тогда, осталась лишь пустая оболочка.
Тарин взял ее за руку, повел вниз, во двор, на площадь. Она покорно пошла за ним.
— Тебе понравится, — ухмылялся он. — Особенно понравится то, что я могу предложить.
Мэй качала головой.
Хотелось зажмуриться. Она понимала, что увидит сейчас. Кого увидит.
Но когда увидела — поняла, что готова не была.
Не так.
На площади стояла клетка. Очень похожая на ту… От воспоминаний тряхнуло, разом сбив все сонное безразличие последних недель. Показалось — это она. Она снова в клетке, и все вернулось. Мэй чувствовала давящую веревку на своих запястья, боль в груди и невозможность вздохнуть, вкус крови во рту и опустошающий голод… кружится голова…
Паника накатила, подступив к горлу тошнотой, захотелось бежать.
Но бежать нельзя.
Человек в клетке.
Обнаженный, привязанный к прутьям за руки. Он почти висел на этих прутьях, не в силах стоять. И даже если бы мог, то не смог бы выпрямиться, клетка слишком низкая для него.
Словно все это вернулось. Но иначе.
— Подойди, — Тарин толкнул в спину.
— Нет…
Ужас сковывал ее.
Еще немного и сорвется в истерику.
— Подойди! Ну, же! Он так скакал к тебе, так отчаянно с нами дрался. Неужели, не заслужил даже капельки твоего внимания?
В голосе злой сарказм.
Подгибались ноги. Чтобы подойти, пришлось собрать всю волю.
Увидеть…
Он долго не поднимал головы. Не смотрел, хотя слышал ее. Мэй видела только его дыхание — глубокое и ровное. Настолько глубокое, насколько позволяли отбитые ребра… огромный, почти черный синяк во весь бок, и даже видно, как на каждом выдохе болезненно напрягаются мышцы. На теле не осталось живого места — мелкие раны, ожоги, кровоподтеки. Лицо разбито так, что и не узнать, опухло, левый глаз наполовину заплыл, потрескались губы… синие от холода. Осень. Как долго его держали так? Конечно, Джийнар не Микоя и таких холодов тут нет, но осень все равно…
Только не так…
Мэй подошла совсем близко. Ее сердце колотилось отчаянно, еще немного и разорвется.
Тарин подошел, приобнял сзади.
— Хотел убить его, еще там, в поле, — сказал Мэй на ухо, почти касаясь губами. — Но потом решил, что ты захочешь увидеть его живым.
Передернуло.
— Зачем?
Чтобы убить на ее глазах?
— Хочешь, я отпущу его?
Руки Тарина скользнули по талии Мэй, нежно поглаживая.
Она вздрогнула. Не поверила.
— Отпустишь?
— Да, — Тарин дышал ей в ухо и его дыхание обжигало. — Отпущу. Живым.
— Я не верю.
Не поддаваться ему!
— Почему? Разве я когда-нибудь обманывал тебя? Тьяра, вспомни? — Тарин прижимался к ней сзади, и Мэй чувствовала его возбуждение. — Я всегда был честен с тобой, — говорил он, — и с Юттаром. Не скрывал своих намерений и своих взглядов. Вы просто не хотели понимать. Но слабый не может быть вождем. Джийнару нужна твердая рука.
Говорил. Он всегда говорил об этом.
И все равно сейчас Мэй не верила. Попыталась было дернуться, вырваться из его рук, но Тарин держал крепко.
— Отпустишь? — она изо всех сил старалась говорить спокойно, хотя голос все равно напряженно подрагивал.
— Да, — пообещал Тарин. — Я, конечно, прикажу выколоть ему глаза, но жизнь сохраню. Если помнишь, ни один илойский солдат не имеет права находиться на джийнарской земле без приглашения. А я его не приглашал. Поэтому, не могу оставить эту вольность безнаказанной. Но если он вернется домой и договориться с Гильдией, то ему даже смогут восстановить зрение, там и не такое могут… Хотя с Гильдией у него отношения сложные. Но это уже его проблемы, и деньги у него есть. Ты подумай, Тьяра, это очень щедрое предложение.
— Чего ты хочешь?
Странное ощущение нереальности происходящего. Так не может быть.
— Всего лишь твоей любви, — Тарин усмехнулся. — И покорности. Это не слишком высокая плата, тебе все равно никуда не деться от меня.
Несколько раз Тарин пытался взять ее силой. А она чуть не убила его. Нет, наверно, убить бы не вышло, он тоже очень силен… но теперь Тарин был осторожен. Не хотел рисковать.
— А если я откажусь?
— Он умрет, — сказал Тарин. — Медленно. Здесь, в клетке. Только сначала я прикажу переломать ему кости, потом… мы повеселимся, есть много способов умереть…
Нет.
Хотелось плакать, но слезы давно закончились, в душе осталась только пустота. И сейчас эта пустота готова была разорвать ее.
Зачем же он здесь? Зачем приехал? Только лишняя боль…
И не смотрит на нее…
— Ренцо… — позвала она, даже не надеясь…
Но он вдруг поднял глаза. Глянул прямо на нее. Он так смотрел, словно кроме них двоих тут никого не было. Спокойно. Мэй только сейчас осознала это — он не боялся. Ни страха, ни отчаянья, даже боли почти не было… то есть была, но где-то там, далеко, почти за границей восприятия. И только спокойная решимость.
Так, что ей самой стало немного страшно.
— Ренцо… — голос дрогнул.
— Не бойся, — тихо и чуть хрипло сказал он, облизал губы.
И Мэй всхлипнула, словно от звука его голоса что-то сломалось. Бросилась вперед, рванувшись из рук Тарина, он позволил сейчас. Прижалась лицом к прутьям клетки.
Она сделает все, и даже больше, чтобы Ренцо остался жив. Не позволит… Все, что угодно!
— Зачем ты здесь? Зачем, Ренцо?!
Он сглотнул. Вдохнул глубже и кашлянул, прочищая горло, собираясь с силами. Потянулся, схватился за прутья клетки и с усилием встал на ноги, хотя выпрямиться все равно не мог, слишком низкий потолок.
— Я пришел сюда бросить вызов эмиру Айтарину! — громко сказал он. Без крика, ровно, но так, что его голос разнесся по всей площади. Нарастая. Без усилий, словно привычно перекрывая грохот боя, отдавая приказы. Люди начали оборачиваться. — Я хотел вызвать его на поединок, но он испугался. Приказал своим людям схватить меня.
Говорил так, словно он не в клетке, словно не голый, избитый, со связанными руками. Словно имеет на это полное право.
Имеет.
Недавно Тарин сам заставил всех вспомнить этот старый закон.
— Заткнись! — зашипел Тарин. — Я убью тебя!
Поздно. Слышали все. Воины, стоящие рядом, простые люди, занятые на дворцовой площади повседневными делами, нойоны Тарина… Слышали и не забудут.
