* * *
Недавно я был в Астрахани на очень дорогой рыбалке. В компании очень богатых людей. Рыбачили мы вместе, а после рыбалки я готовил. Все ели и хвалили. Действительно было вкусно… Мои компаньоны спросили меня:
— А вы, Тимофей, какую рыбу любите?
Я ответил:
— Ротанов!
Мне сказали, поморщившись:
— Это же мерзость. Не рыба, а наживка.
А я говорю:
— Вы просто готовить не умеете…
И руки об штаны вытер.
МУЖЧИНА НЕ ДОЛЖЕН БЫТЬ ПРИВЕРЕДЛИВЫМ
Глава 3
Про подарки
Я люблю подарки. Люблю дарить и люблю получать. Так всегда было. На мой третий день рождения мама подарила мне прекрасную машину из алой пластмассы, бабушка — меховую собаку. Этот подарок до сих пор со мной, зовут собаку Томка. Бабушка по отцу — носки. Она начала вязать их после моего рождения, два юбилея пропустила, и теперь носки были безнадежно малы.
А дед был инженер. Он думал только о железной дороге. О ней он думал хорошо. А обо всем остальном — плохо. Во всех смыслах. В смысле — он в принципе плохо думал и думал плохо. Меня он любил. Ему так казалось. Он подарил мне электробритву «Харьков». Зачем трехлетнему ребенку электробритва, дед не подумал. Наверное, на вырост. Этот подарок понравился мне больше остальных. Я решил с ним уединиться. Перед зеркалом в дальней комнате я стал искать на себе волосы. На голове «Харьков» не брал — длинноваты. У меня была прическа «под горшок», и да, я был блондином. Больше волос на теле не было. Пришлось брить брови. Но они быстро кончились.
«Харьков» не давал мне покоя еще много лет. Наконец волосы пошли расти повсюду. Но… «Харьков» не брил. Видимо, был создан для детских бровей. Потом я сделал из него тату-машинку, но это совсем другая история. А пока…
Пока меня без бровей нашла бабушка.
Очень сильно отругала. Я плакал. Она отругала меня за то, что я плакал. И я не плакал. Пришла очередь деда. Он не плакал, но готов был застрелиться из наградного оружия. И, наверное, сделал бы это, но бабушка забрала пистолет. Вечером пришел отец. Он забыл, что я родился. Конечно, он не заметил перемен в моей внешности. Увидев, что семья в горе, стал выяснять, в чем дело.
БЫЛО
СТАЛО
— Смотри. Бровей нет, — сказала бабушка. — Дед бритву подарил.
— Хорошо, что не автомат Калашникова, — ответил отец.
Все стали смеяться. Всем надоело злиться за этот день. Дед шутки не понял, но хохотал зычно — чтобы не отличаться от умных. Я тоже улыбался. Мне была приятна общая разрядка. Настроение было хорошим. Я проследил, куда бабушка спрятала бритву. А главное, я знал, к чему стремиться, чего хотеть.
АВТОМАТ КАЛАШНИКОВА. ОЧЕНЬ СКОРО Я ЗНАЛ ЕГО УСТРОЙСТВО НАИЗУСТЬ. ЗАДОЛГО ДО ТОГО, КАК ПОЧУВСТВОВАТЬ ЕГО ТЯЖЕСТЬ, Я ЗНАЛ, КАК ЕГО РАЗОБРАТЬ И СОБРАТЬ.
Брови мучительно долго не росли. И брить было нечего. Эта модель бритвы была с ключиком. Заводная. Большая ценность у советских людей. Не зависит от розетки. Я разобрал бритву: ведомые ножи приводились в действие шпиньком-эксцентриком. Я еще не придумал, как это применить. Но запомнил.
* * *
Прошло семнадцать лет. Все мечты, казалось, сбылись. В руках у меня был автомат. Мы лежали в ванной. На втором этаже. Я в ванне, а Андрюха на полу. Головы поднять не могли. Можно было попробовать уйти через дверной проем. Но это точно минус один. А нас всего два. Можно через пролом под раковиной, на первый этаж. Но это только ночью. А ночь — вот она. Специально они громко разговаривают. На психику давят. Но я знаю такие штучки. В ванной — бритва «Харьков». На эксцентрик — резинку для волос. Другой конец — к крышке от банки пасты «Санита». Сматываю изоленту с рожка. И к куску мыла хозяйственного всю эту конструкцию прикручиваю. Ключиком накрутил. И на пол поставил. Зажужжала и медленно за порог поехала. Я кричу:
— Это вам за слезы наших матерей!
А там только слышен звон разбитого стекла и восхваления Всевышнего. Они-то знают, на что это похоже. Это же «лягушка»
[1], они сами такое применяют. Им из-за границы присылают. Выберется такая тварь на пустое место, подпрыгнет и разбросает вокруг себя куски разорванной меди и стали. На уровне пояса поражает. Очень злое оружие противопехотное.
Не взорвался «Харьков». Но мы за это время в пролом под раковиной нырнуть успели. А уже через двадцать минут прилетели вертушки с Ханкалы и всем там брови побрили. А нас потом ребята спрашивают:
— Как вы бородатиков напугали?
— Так бритвой «Харьков»!
— Она ж не бреет ни хрена! — смеется старослужащий разведчик в кроссовках.
— Бреет, еще как, — говорю. — Пуганая ворона куста боится.
Смеемся все и пьем. Провожу рукой по лбу — брови на месте, а со лба кровь капает. «На то и брови человеку, чтобы всякая ерунда глаза не заливала», — объясняю личному составу анатомию. И руки об штаны вытираю.
МУЖЧИНА ДОЛЖЕН СТРИЧЬСЯ КОРОТКО
Глава 4
Про праздники
Шел 1988 год. Время тянулось как старый мед. Уже началась весна света. Это Пришвин так учил. Сначала весна света — с 7 января, потом весна воды, потом весна травы, потом весна птиц, а потом уж лето. Пришвин это придумал, чтобы зима такой долгой не казалась. Но вначале как-то не так обидно. Уходишь в школу — темно. Идешь из школы — темно. А сейчас просто тоска. Достать чернил и плакать. Жизнь проходит. Да хоть бы быстрее проходила. Не могу больше терпеть этот твердый стул, эту липкую парту, эту суку-математичку… Домашнее задание никогда не делаю. На алгебре никогда не слушаю. Тетрадей не веду. На галстуке ручкой — AC/DС. В голове — СашБаш
[2], «Время колокольчиков». Костяшки кулаков сбиты. Впереди второй год. Меня травит математичка Алла Николаевна. Она ненавидит меня. Мою маму. И мою бабушку. Я ненавижу ее.
