Глава двадцать первая. Герцог Гленорг
Интересно, когда же остальные пассажиры покинут палубу? Чарльз Артур Филипп Эндрю Кит, одиннадцатый герцог Гленорг в раздражении глядел на бурую воду Темзы. Вот он и вернулся в Лондон, хотя восемь лет назад поклялся, что ноги его здесь больше не будет.
Пассажиры большого торгового корабля, на который Чарльз сел в Портсмуте, один за другим отправлялись на берег. Но Чарльз не сдвинулся с места, так ему не хотелось вновь ступать на улицы Лондона. Впрочем, кого волновали желания какого-то моряка? Всё было решено, оставалось лишь подчиниться.
Поверенный Торнтон прислал Чарльзу официальное сообщение о том, что его отец — десятый герцог Гленорг, отошёл в мир иной, оставив старшего сына единственным наследником титула и всего имущества. Поверенный просил Чарльза срочно прибыть в Лондон. Зная крутой нрав морского волка, самый весомый аргумент Торнтон припас напоследок:
«Надеюсь, что вы помните о вашем месте в палате лордов и о долге перед семьёй, а значит, напишете прошение об отставке».
Под столь вопиющим требованием красовалась заковыристая подпись, сильно похожая на чёрного паука, и, как ни странно, именно эта ерундовая деталь больше всего раздражала новоявленного герцога. Почему-то казалось, что злобный паук поймал его в сеть и тянет в яму ненавистного прошлого.
Чарльз, или Чарли, как звали его товарищи по флоту, вовсе не собирался менять свою жизнь. Зачем, если она наконец-то устроена так, как ему всегда хотелось? Чарльз сбежал подальше от отца и от занудной тягомотины, связанной с титулом и поместьями, с дворцами и замками, а более всего с проклятыми богатствами, скопленными бесчисленными поколениями мрачных и деспотичных предков. И вот теперь ненавистная ноша все-таки рухнула на плечи Чарльза, уничтожив самое ценное, что он добыл себе за тридцать лет жизни, — свободу.
Разве это не насмешка судьбы — потерять всё, когда ты стал без пяти минут капитаном корабля, и не какого-нибудь, а знаменитого «Виктори», ходившего под командованием великого Нельсона? Вместо капитанского мостика Чарльзу предлагали дурацкую корону с земляничными листьями, множество обязательств и полное отсутствие обычных человеческих прав.
Чарльз не забыл, как тяжко дались ему последние восемь лет и чего стоило уважение моряков — героев Трафальгарской битвы. А теперь судьба, как в насмешку, поставила на заслуженной военной карьере большой жирный крест.
«Хоть пулю в лоб пускай». — Мысли, приходившие в голову, были чернее ночи.
Как будто в утешение вспомнились слова матери. Та любила повторять, что если ничего нельзя изменить, значит, не стоит и терзаться, а лучше подумать о хорошем и светлом. Чарльз спросил себя: что ему теперь кажется хорошим? Ответа не нашлось.
Раздражение на глазах перерастало в ярость. Нет, так нельзя, иначе не справишься с бедой и рухнешь в чёрную яму безысходной тоски. Чарльз потёр виски и отошёл к противоположному борту — туда, где уже не осталось пассажиров. Видеть людей сейчас стало мукой.
У соседнего причала стоял лёгкий и быстроходный трехмачтовый корабль, такие начали строить в Англии из-за морской блокады, когда лишь скорость могла спасти британские суда от погони французских сторожевиков.
Герцог с удовольствием вспомнил, как ловко этот корабль обогнал их полчаса назад. Молодчина-капитан явно знал своё дело, да и команда не подвела — паруса поставили слаженно.
Память услужливо подкинула и другую картину: молодая девушка с развевающимися по ветру рыжеватыми волосами прыгает от радости и хлопает в ладоши на капитанском мостике. Чарльз тогда ещё подумал, что капитан корабля несуеверен: ведь женщина на мостике не просто плохая, а ужасающая примета.
«Да вот же эта девица», — вдруг понял Чарльз и с любопытством уставился на странную незнакомку.
Растрепанную ветром причёску она так и не удосужилась поправить, а соломенная шляпка с гирляндой роз по-прежнему болталась на её спине, повиснув на завязанных бантом шёлковых лентах. Девица вдруг сорвалась с места и бросилась навстречу мужчине, чем-то похожему на самого Чарльза, незнакомец был так же высок и темноволос, да и глаза, насколько можно было разобрать издали, казались такими же чёрными. Парочка встретилась на середине палубы, и девица бросилась джентльмену на шею.
Чарльз оценил броскую внешность мужчины и попытался понять, кого же видит — мужа или любовника? И без того плохое настроение испортилось окончательно: почему-то Чарльза покоробило, что милое и весёлое создание — сама юность — уже путается со взрослыми мужчинами.
На палубу поднялись какие-то женщины, и красавец брюнет занялся ими, а так заинтриговавшая Чарльза незнакомка отошла к борту и задумалась. Она полностью ушла в свои мысли и не видела ничего вокруг, в том числе и Гленорга, а ведь он стоял у борта не скрываясь. Похоже, незнакомка до чего-то додумалась, раз подняла на Чарльза невидящие глаза, а потом, резко крутанувшись, побежала к остальным дамам. Увидев огромные зелёные глаза под стрелами тонких бровей, Чарльз остолбенел. И было с чего: девушка оказалась неотразимой.
— Вот это да! — присвистнул он.
Гленорг проследил за тем, как высокий господин проводил всех своих дам на берег и усадил в коляску. Три служанки остались присматривать за сундуками, которые ещё продолжали грузить на длинную телегу. Наконец и погрузка закончилась. Служанки уехали, а Чарльз всё стоял на палубе.
— Милорд, — окликнул его робкий голос, — капитан просил напомнить, что остальные пассажиры уже покинули судно.
Смущённый юнга переминался с ноги на ногу.
— Хорошо, я сейчас тоже сойду. — Успокоив паренька, Чарльз спустился в свою каюту, взял потрёпанный в походах ранец и направился к трапу.
Других пассажиров и впрямь больше не осталось. Не оглядываясь, Гленорг зашагал прочь от Темзы. Вскоре он поймал кеб и уже через полчаса вошёл в ворота своей лондонской резиденции на Аппер-Брук-стрит.
Отец безвыездно жил в Гленорг-Холле — огромном поместье в двадцати милях к западу от Лондона, — и дом в столице всегда пустовал. Там постоянно находились не более пяти слуг во главе с дворецким, поэтому Чарльз не удивился, что у ворот его никто не встретил. Открыв калитку одним из двух ключей, присланных поверенным, Гленорг прошёл к дому и остановился, залюбовавшись строгим изяществом трехэтажного особняка, выстроенного покойным отцом в когда-то модном стиле классицизма. Высокие окна по фасаду, белые пилястры на втором этаже, изящный греческий портик над парадным крыльцом — всё это великолепие всколыхнуло воспоминания детства. Тонкая фигура матери в белом утреннем платье как будто бы мелькнула между колоннами и сразу исчезла. Отгоняя видения, Чарльз мотнул головой и зашагал к дому.
Второй ключ подошёл так же, как и первый. Герцог вошёл в вестибюль и наугад побродил по комнатам в надежде найти кого-нибудь из слуг. Но на его крики отвечало лишь эхо — в доме никого не было.
— Что за идиотизм?!
