27 июля 1562 года в переговорах наступил новый этап. Русская сторона, видимо, решив, что послы достаточно измотаны мелочными торгами, заявила, что сделает почти все территориальные уступки (кроме двух городков — Старого и Нового Колков) при условии, что в перемирную грамоту будут вписаны как принадлежащие России Рига, Пернов и все другие, еще не завоеванные Москвой ливонские города. Датчане заявили, что они не осмелятся подписать подобный договор. Далее развернулись дебаты о сроках перемирия. Для заключения вечного мира русские предложили перечислить в договоре общих врагов «поименно», в противном случае соглашались заключить перемирие на два-три года. Датские послы ответили, что «вечный мир» никому и не нужен, их вполне удовлетворит временное перемирие… на сто лет. Постепенно стороны снизили свои требования: датчане были готовы удовлетвориться пятьюдесятью годами, а русские подняли срок вплоть до десяти лет.
Подоплека действий московских дипломатов была проста. Они добивались того, чтобы Дания либо стала реальной союзницей против Польши и Швеции, либо дала гарантии своего невмешательства в ливонский конфликт в случае участия этих стран (не помогать деньгами, не давать наемников и т. д.). На это Копенгаген был, в принципе, согласен.
На церемонии подписания договорных грамот 2 августа 1562 года возник новый спор: датчане обнаружили, что в тексте грамоты за Россией записаны некоторые города, которые на тот момент находились в руках Польши и Швеции. Послы оказались в довольно затруднительном положении: с одной стороны, Дания добилась практически всего, чего хотела, исключая нерешенный вопрос о Колках. С другой — закрепление договором прав России на Ригу, Венден и другие города создало бы угрозу втягивания Дании в войну, поскольку и Польша, и Швеция расценили бы этот жест как враждебный. По этой причине послы отказались утверждать русский вариант грамоты.
Это чуть не привело к срыву переговоров. Иван IV велел послам подумать, а своим боярам приказал прервать переговоры, если города не будут вписаны поименно. В тот же день стороны попытались найти компромисс. Датчане сказали, что готовы включить в договор пункт, что им «нет дела» до русских завоеваний в Ливонии, что у московского царя «свое дело» с польским и шведским королями. Иван IV, в свою очередь, предложил Дании… раздел Польши и Швеции. Он заявил, что не возражает против завоевания Фредериком польских Гданьска, Торуни, Хвойницы и шведских Стокгольма, Выборга, Або. Царь также обязывался отдать Дании часть будущих русских завоеваний в Ливонии, которые территориально будут примыкать к Эзелю и Вику. Взамен датчане должны будут отдать России те города «из русского листа», которые они завоюют в Ливонии. Особенно Ивана IV заботили права на Ригу и Венден (Кесь).
Решение проблемы было найдено 4 августа. Оно демонстрирует, как мало значили в ХVI веке договоры. Бояре предложили составить два варианта грамоты: датский, в котором о правах Ивана IV на Ливонию будет сказано в общих выражениях, и русский, в котором города будут расписаны «поименно». Не все ли равно Фредерику, что именно написано в договоре, лежащем в московской казне? Пришедшие в полный восторг датские дипломаты заверили, что абсолютно все равно, и согласились на этот вариант. 7 августа 1562 года Иван IV присягнул на подписанных перемирных грамотах.
Заключение русско-датского договора решили отпраздновать освобождением из московских тюрем пленных датчан, схваченных в Ливонии в качестве военных наемников. Таковых нашли пять человек. Их и отдали послам, а в качестве подарка каждому освобожденному датчанину дали… по пленному татарину, крымцу или ногайцу, освобожденному из той же тюрьмы.
Результаты московских переговоров 1562 года были положительными для обеих сторон. Дания подтвердила свои права на ту часть Ливонии, которую уже фактически захватила, получила гарантии неприкосновенности этих земель со стороны России, договорилась о прямой морской торговле с русскими. Каждый из этих пунктов, несомненно, был выгоден Фредерику.
Для Москвы же главным было обещание Дании не вмешиваться в ливонский конфликт и никак не поддерживать в нем противников России. Трудно сказать, насколько серьезно Иван IV относился к перечислению в русском варианте грамоты ливонских городов, которые должны были отойти к России. Упорство, с каким добивалась этого пункта русская сторона, вроде бы свидетельствует о важности данного списка. Однако московские дипломаты не могли не понимать, что клятвы монархов, да еще и на грамотах с разным содержанием, стоят немногого. Так или иначе, но появился первый международный документ, в котором вся Ливония, не вошедшая в «датскую часть», объявлялась законным владением царя.
В середине сентября 1562 года в Данию выехало посольство А. М. Ромодановского для ратификации договора. Камнем преткновения на переговорах в Копенгагене, длившихся с 3 ноября по 6 декабря 1562 года, стал вопрос о принадлежности Колков. Когда датчане пригрозили разрывом договора, русские дипломаты проявили слабину и отдали Колки на датских условиях. 3 декабря король Фредерик утвердил соглашение с Москвой. Договор с Данией открывал путь к осуществлению проекта «Русской Ливонии», для которой потеря двух городков была не смертельной.
Полоцкий поход Ивана Грозного
Полоцкая кампания Ивана Грозного удивительна. Предшествующие дальние походы — под Казань, Астрахань — проходили либо по своей, либо по чужой, но довольно безлюдной территории. Во всяком случае, русская армия на своем пути представляла куда большую опасность для окружающих, чем племена Поволжья. Эти походы развивались достаточно неспешно, во всяком случае перед войсками не стояла задача форсированного марша. По своему масштабу — численности войска и артиллерии, которые перебрасываются за сотни километров, — Полоцкая кампания сравнима только с Казанской. Благодаря опорным крепостям Васильсурску и Свияжску никто не мог помешать концентрации русских войск у Казани.
С Полоцком же ситуация принципиально другая. Прежде всего, нападение на него отличалось стремительностью. Вся операция заняла два с половиной месяца с момента выступления войск до взятия Полоцка. Во время продвижения соблюдалась максимальная секретность, поэтому когда власти Великого княжества Литовского узнали о продвижении противника (это произошло только 6 января), то уже ничего не успели (или не смогли) предпринять и бросили Полоцк на произвол судьбы.
Можно говорить о сложной и искусной логистике русской армии, перебросившей за более чем 150 км 30-тысячное войско и тяжелую осадную артиллерию. Правда, иной раз логистика подкреплялась зуботычиной урядника, а то и царской плетью, но важен результат: русская армия вошла в землю Великого княжества Литовского, как раскаленная спица в масло. Она стремительно облегла Полоцк и быстро разделалась с ним. Историк Дмитрий Володихин справедливо дает высокие оценки организации Полоцкой кампании: «Это образец гибкости и слаженности военной машины Московского государства, удивительный даже и для последующих столетий. Из истории западноевропейского военного искусства в один ряд с подготовкой и сбором войск Ивана IV в зимнюю кампанию 1562–1563 годов можно поставить, пожалуй, один лишь знаменитый марш армии Оливера Кромвеля к Вустеру».
