— А когда?
— Вот и я говорю когда, — словно учитель в школе рассуждал дамасский раввин. — Сегодня ночью, после всех молитв. Завтра — нельзя. День казней, и будет много народу… В субботу сюда потянутся верные иудеи на чтение Торы.
— …Хорошо, — после долгой паузы произнес стражник. — Но об этом должны знать только я и ты.
— Ой, что ты! — засмеялся священнослужитель. — Еще меньше. Я, например, вообще забуду… И тебе советую…
— А Рафаэль?..
— …А этих, — служитель синагоги улыбнулся, будто тема иудейской семьи доставляла ему удовольствие. — Завтра вытащим из подвала и казним.
— Но мы еще не посылали гонца в Синедрион! — возмутился Махимус.
— А ты хочешь, чтобы на суде в Иерусалиме они рассказали, как заболел Шаул?
Махимус сдвинул брови.
— Но-о-о… что мы скажем первосвященнику?
— Скажем, что сектанты оказали сопротивление при задержании и ранили… Шаула. Поэтому их казним именем Царя Иудейского. А Шаул, хе-хе… Куда-то пропал…
— Злой ты старик, — обхватил голову руками римлянин.
— Зато справедливый… и умный, — назидательно заметил Метушелах…
Шаул отполз от окна и, выпрямившись во весь свой большой рост, был готов ринуться обратно в окно. Но вдруг остановился. Что делать? Командовать легионерам — глупо. Уже все знают, что Шаула «отлучили от власти». Заскакивать драться с Махимусом и этим стариком — еще глупее. Махимус в полтора раза больше самого Шаула — можно и проиграть, к тому же оружие куда-то спрятали… Рафаэль! Его и женщину с детьми нужно спасти. Пусть идут, пусть скажут людям, что римляне пришли творить произвол. Пусть Рафаэль соберет всех… всех… Нет, пусть просто бежит, взяв жену и детей. Он не может умереть. Не должен! Он помог Шаулу, не дал погибнуть во время этого жуткого приступа эпилепсии.
— Вам помочь, равви? — послышалось за спиной.
Несносный Руфус стоял неподалеку за спиной, не узнав своего бывшего начальника в одежде священнослужителя. Шаулу казалось, что он чувствует взгляд рыжего легионера на спине.
— Нет-нет, сын мой, — не оборачиваясь, ответил на чистом арамейском Шаул, подражая Метушелаху и, взяв клюку у входа в домик служителя синагоги, слегка сгорбился и зашагал куда-то за постройку синагоги. Здесь его встретил дозорный, но не обратил внимания на лицо «старика».
Глуповатый Руфус пошел обратно к центральному входу и вскоре скрылся за углом. Приближался вечер. Он не обещал Шаулу ничего хорошего. Сегодня ночью его придут убивать. Нужно было что-то предпринимать. Но что?.. «Камень!» — вспомнил Шаул и выглянул из-за угла синагоги. «Чисто…» Рискуя быть увиденным, если не стражей, то Метушелахом или Махимусом, молодой раввин беззвучно пробрался к окну с вырванной решеткой. Оно было в тени, и, к счастью, никто во дворе не заметил повреждения.
Шаул ловко забрался в то окно, из которого выпрыгнул полчаса назад, и исчез в глубине синагоги.
— Ну что, приказал? — послышался голос Иешуа как только раввин успел прислонить голову к плинфе.
— Господи! Что делать? Они погибнут… — с внутренним надрывом воскликнул Шаул.
Да, это был совсем другой тарсянин: не заносчивый и надменный воитель, презирающий все и вся, кроме наживы; не лютый дознаватель Синедриона, которым матери пугали своих детей; не свирепый служака, еще более злой, чем немилосердный первосвященник. Это был человек, жаждущий справедливости, — не святой, не великий, не благочестивый. Просто маленький и жалкий, каким может быть любой потерявший поддержку сильных мира сего и надежду на правду. Как часто люди приходят к Богу лишь потому, что им плохо… Пусть это так, но что может быть искреннее этого шага?
Тот, кто совсем недавно был готов убить любого, кто станет у него на пути, лежал и беззвучно шевелил губами. На лбу выступил холодный пот. Шаул ощутил себя ничтожным и бессильным перед человеческой подлостью и коварством.
— Господи, Господи, помоги мне, неразумному…
— Ты сам все знаешь… — вдруг ответил Камень. — Вставай и действуй.
Давно стемнело. Недалеко от синагоги, разбив свои шатры, стоял лагерь верных стражей Иерусалимского Храма. Воины весело пили за здоровье Императора Тиберия. С ними вместе гулял и нынешний начальник стражи, исполинский воин Махимус. На углях, оставшихся от большого костра, дожаривался большой и сочный баран, которого отважным завоевателям любезно поднесли местные жители. Рекой лились хмельные дары местных виноградных лоз.
В атмосфере вакханалии никто не заметил, как совсем рядом по освещенной стене синагоги скользнула тень. А через минуту рав Шаул уже стоял за стволом высокого каштана и наблюдал за двумя стражниками у входа в громадный подвал синагоги. Рука тарсянина крепко сжимала рукоять кованого ножа, которым Метушелах затачивал палочки для письма. Раввин нашел его у большого алтаря в центральном зале синагоги.
Взоры стражников были устремлены в сторону лагеря, где их собратья предавались объятиям Бахуса и ни о чем не думали.
— Махимус обещал нас поменять.
— Ага, жди! Он уж, наверное, и забыл о нас.
Шаул зажал нож в зубах, как заправский бандит. Он был готов в любой момент броситься на своих бывших подчиненных: ударить железным жалом правого, перерубив ему голосовую связку, чтобы тот не смог закричать, затем, выхватив у него короткий меч, отрубить голову второму, пока тот не успел опомниться. Все это было вполне реально. Для человека с боевым опытом такая разминка — не более чем развлечение, чтобы согреться. Шаул выждал момент и выскочил из-за дерева, бросившись в атаку. Подлетев к страже, он… вдруг не стал убивать, а ухватил обоих воинов за шиворот и ударил их друг об друга. Потрясение было такой силы, что мужчины сразу же обмякли, уронили свои пики и опустились на землю.
И вот уже через несколько мгновений, сорвав копьем замок на двери, Шаул проник в подвал. Испуганная Руфь, обняв Сима и Хама, жалась в углу. Здесь же, прямо на холодном каменном полу, лежал несчастный Рафаэль.
— Кто ты?! — вскричала женщина, не узнав в темноте переодетого в священника Шаула.
— Ш-ш-ш, — приставил указательный палец к губам Шаул, давая понять, что кричать не стоит. — Пойдемте скорее. У нас мало времени. Рафаэль!
— Он не может идти, — срываясь на слезы, пояснила Руфь. — У него перебиты ноги.
— Не трогай меня, — сдавленно попросил мужчина. — Лучше я умру сам.
— Это лет через пятьдесят, — усмехнулся Шаул. — А пока…
Молодой раввин с легкостью поднял Рафаэля на руки.
— Руфь, бери детей и за мной! Только не орать! — скомандовал тарсянин и с христианином на руках направился к двери.
— Ой! Что это с ними? — спросила Руфь, глянув на стражников, лежащих при входе.
— Они ударились, — коротко ответил молодой раввин.
Зарево римского костра вдруг осветило его лицо, и Рафаэль задрожал всем телом.
