– Может, нам поднять ее и отвести на скамейку? – предлагает Фиби. – Ты можешь, Джорджи? Можешь встать?
Джорджи отрицательно трясет головой и начинает плакать.
– Ты должна постараться, Джорджи. Давай, мы тебе поможем.
Я понимаю, чего добивается Фиби: зачистить место преступления, сделать картину менее ужасающей. Покалеченное тело девочки на скамейке выглядит не так страшно, как на полу, под веревкой, с которой она упала. С которой ее сбросили.
– Не трогайте ее, – слышу я свой голос.
Множество глаз впивается в меня.
– Не суйся не в свое дело, – говорит Фиби.
– Ей очень больно, ей нельзя двигаться.
– А когда это ты сделалась таким спецом по переломам?
Мурашки бегут по черепу, медленно растекается тепло. Я подпираю Джорджи сзади, говорю ей согнуть локоть, положить ладонь на живот.
– Да, вот так. Это помогает от боли.
Мне помогало.
Джонси, школьная медсестра, заходит, кидает взгляд на Джорджи и сразу посылает Аннабел в учительскую, вызвать «Скорую». Она склоняется над нами, благодарит меня за помощь и просит Джорджи осторожно лечь на спину. Новость долетела и до миссис Хэвел, она врывается, разгневанная.
– Что произошло? – спрашивает она. – Я же сказала вам – вести себя осторожно.
– Мы и вели, – отвечает Фиби. – Просто немного посмеялись, а тут Джорджи упала с веревки.
– Вы что, не слышали, что я сказала? Я сказала – тренироваться только на матах. Идите, переодевайтесь. Все, быстро.
Фиби поджидает меня, когда я выхожу из своей кабинки, приближает лицо к моему лицу так близко, что я вижу коричневые крапинки в синеве ее глаз.
– Никогда больше не лезь куда не просят. Поняла?
Я не обращаю на нее внимания, иду своей дорогой. Она догоняет меня и толкает на ходу. Я падаю на деревянные складные скамейки.
Встаю вся в синяках, но живая.
Очень даже живая, Фиби.
13
Через несколько дней после того случая в спортивном зале Фиби под конец урока биологии пускает по рядам открытку.
– А ну-ка, подпишите все, – командует она. – Я попрошу миссис МакДи отправить ее Джорджи.
Открытка доходит до меня, розовым фломастером, кудрявым почерком Фиби написано: «Нам ужасно жаль, что ты упала, поправляйся скорее, привет от Фххх».
«Ты упала», интересный выбор слов. Звучит очень хорошо, если прочитают учителя или родители. Никто не заподозрит тут нечистую игру, а Джорджи хорошо знает, что доносить стыдно. Все знают. Но я, ведь я донесла на тебя, так, мама? Я повторяла свой рассказ раз за разом, и видеокамера мигала красным глазом.
Когда все подписали открытку, Фиби облизала треугольный клапан конверта, прижала и провела по краям угла. Потом смазала губы блеском и запечатала конверт розовым поцелуем. Я думаю о том, как она меняется в школе, кажется совсем другой. Такой самоуверенной. Я тоже казалась совсем другой, чтобы не выдать наши секреты, поднаторела в притворстве. Интересно, что девочки скажут, если узнают, что Фиби кричит по ночам во сне. Плачет. Я слышала, потому что сама боюсь по ночам, мне так страшно, что не могу оставаться в своей комнате, из каждого угла выползают тени и шепот. Твой шепот. Тогда я встаю и сижу в коридоре, закутавшись в длинные бархатные шторы. Тревога и страх терзают Фиби, она жалобно вскрикивает во сне, просыпается и плачет. Иногда включает лампу, и полоска света пробивается из-под двери. Я подумывала о том, чтобы войти к ней, успокоить, сказать, что все хорошо, хоть это и неправда. Не знаю, что хуже – такая мать, как у меня, которой слишком много, или такая, как у Фиби. Которой почти нет.
Звенит звонок на перемену, начинается ланч, и я иду к младшим. Я дважды там помогала, дети, похоже, любят меня, и я люблю их. В их обществе ощущаешь себя немного как в сказке. Они существуют наполовину в нашем мире, а наполовину в своем. Там нужно побеждать драконов, спасать принцесс. Прочитай еще раз, Милли, нам так нравится эта сказка. Ну пожа-а-а-а-луйста. Одна девочка упала на прошлой неделе, я вытерла ей руки, отряхнула гравий с коленок. Не раскисай, сказала я, в жизни раскисать нельзя.
Когда я появляюсь на игровой площадке, стайка малышек бежит мне навстречу, улыбается, машет руками. «Ура, Милли пришла».
– Поиграем в лошадки? – спрашивает Эвелина, крошечная хрупкая девочка, с бледной кожей и розовыми ободками вокруг глаз. Чисто мумия, бьюсь об заклад, что ей делают овсяные ванночки, потому что сзади под коленками кожа иссушена экземой.
– Залезай! – отвечаю я и приседаю, чтобы она могла забраться.
У меня в голове постоянно крутятся мысли. Мысли о том, какие родители у других детей. Персонал в отделении успел объяснить мне, что ты вела себя неправильно. Ненормально. Я пытаюсь научиться вести себя правильно, пытаюсь стать не похожей на тебя.
Эвелина, как коала, сзади охватывает руками мою шею. Мы с ней скачем галопом, а за нами тянется хвост малышей, которым не терпится дождаться своей очереди. Пробегая мимо окна, краем глаза замечаю свое отражение. Сразу отворачиваюсь.
Я наклоняюсь, чтобы поставить Эвелину на землю, и сразу раздается хор голосов «теперь я, теперь я». Я разыгрываю целый спектакль, делаю вид, что не могу выбрать, говорю – встаньте в круг. Они подчиняются, конечно. Одна девочка стоит чуть поодаль, потупив глаза, и только изредка поднимает их, наблюдает за другими, как они ведут себя со мной. Помню, что я так же поступала, когда была в ее возрасте. Я предлагаю ей вскарабкаться мне на спину.
– Хочешь покататься? – спрашиваю.
Она отрицательно качает головой, перебирает пуговицы на блейзере, смотрит в сторону. Толстощекая девочка, от которой мне хотелось бы избавить свою спину, хватает меня за шею, командует «ну, прокати с ветерком». Мне очень неприятно, что девочка, которую я выбрала, не доверяет мне, отказалась кататься. Ты учила меня, как нужно обращаться с детьми, но, похоже, мне пока не хватает твоего неотразимого обаяния. Твоего умения.
Я трогаюсь с места, перехожу на галоп.
– Быстрей, быстрей, – требует визгливый голос у меня за спиной.
Она сжимает меня ногами, мне становится дурно. Трудно дышать. Шум падения за моей спиной. Это, конечно, не то, что падение Джорджи, но вполне чувствительно для пяти-шестилетней девочки. Надо было держать ее лучше.
Надо было.
Она садится на земле, начинает плакать.
– Ты уронила меня.
– Перестань, Анджела. Ничего страшного. Все настоящие наездники то и дело падают. Вставай, отряхнись.
И убирайся поскорей. Прочь с моих глаз.
На бетонном покрытии нарисованы классики. Замечаю, что та девочка делает вид, будто рассматривает их. Я не предлагаю ей попрыгать, знаю, что откажется, но, проходя мимо, протягиваю ей конфету. Дети любят конфеты и людей, которые ими угощают.
