Дочитав до конца, первый помощник государя низко поклонился.
У аланки прояснилось в уме, и она, возвратившись в действительность, ощутила, что не слышала доброй половины распоряжения государя.
— Извини, Наум, — улыбнулась царица мягко, — я нечаянно пропустила цифры. Сколько мне положено от его величества?
— Двадцать тысяч шэлэгов серебром, все ваши драгоценности и одежды, тридцать слуг и надел у Хазар-Калы — пять на пять фарсахов для кормления.
— Оговорены ли гарантии для моих детей?
Тот пожал плечами:
— Мальчики останутся здесь, с отцом. Это и есть гарантия полной безопасности. Безусловно, если ваше величество будут во всём покорны и благоразумны... А иначе их жизнь окажется под угрозой...
Ирма вспыхнула:
— Как он смеет?! Угрожать? Строить козни? — Но потом сдержала себя и произнесла несколько спокойнее: — Я желаю встречи с его величеством.
— Нет, его величество велел передать, что особой встречи у вас не будет. Вы увидитесь только завтра, в Бетдине, для формального закрепления развода.
— Да, но там не поговорить откровенно...
— Ничего не могу поделать, ваше величество, — снова поклонился сафир.
— Хорошо, ступай. Нет, постой: на какое число мой отъезд намечен?
— Па тринадцатое число месяца Тишрея, за два дня до праздника Сукот.
— А когда состоится свадьба его величества?
— Сразу после Симхат Торы — вероятнее всего, двадцать пятого — двадцать шестого.
— О, к тому времени я уже обоснуюсь в Хазар-Кале. И не буду видеть этот позор своими глазами!
Первый помощник скромно воздержался от комментариев. Оказавшись одна, Ирма вынула из резного шкафчика дорогую шкатулку и достала оттуда свой нательный крестик. Прикоснувшись к нему губами, пылко прошептала: «Святый Боже, Иисус Христос! Не карай меня за вынужденное отречение от Тебя. И апостол Пётр трижды от Тебя отрекался, но ведь Ты и его простил... Дай мне силы выстоять, выдержать изгнание и заставить подлого Иосифа заплатить за всё!»
5
Да, Иосиф любил своих детей. Более того: он любил Ирму тоже. В первый раз молодые увиделись прямо на свадьбе — ей семнадцать, а ему восемнадцать. Церемония проводилась под открытым небом, у дворца кагана, и каган смотрел на своих подданных из окна, а легчайшие кружевные шторы прикрывали его лицо и плечи. Новобрачный стоял под хупой — балдахином, образованным четырьмя длинными шестами, снизу доверху увитыми белоснежными розами, и натянутым сверху шёлком, — а пленённый аланский царь Негулай за руку привёл худенькую девочку в ослепительно белом покрывале. У неё было узкое смуглое лицо, нежное, как персик, и большие испуганные тёмные глаза. «Не уродина! — с удовольствием подумал Иосиф и послушно встал с нею рядом перед рабби Леви бен Арахом, прочитавшим молитву благословения. Слуги поднесли жениху и невесте чашу с вином, из которой оба сделали по большому глотку. Будущий супруг не спеша надел золотое кольцо будущей супруге на указательный палец, поднял её руку, демонстрируя всем, и сказал, как заведено от века: «Смотри! По Закону Моисея и Израиля через это кольцо ты посвящена мне!» Тут же оба царя-родителя и молодожёны подписали «ктубу» — брачный договор, где описывалось, на какие блага и состояние может претендовать Ирма в случае развода или безвременной кончины Иосифа. Рабби прочитал семь благословений — восхваление Бога, сотворившего мир и людей по Своему образу и подобию, и призыв к блаженству в Эдемском саду. После этого начался семидневный пир с танцами и песнями, криками: «Мазел тов!» («Желаем счастья!»)...
Да, они действительно были счастливы, Ирма и Иосиф. Радовались рождению каждого ребёнка. С удовольствием встречались осенью после завершения летнего кочевья... Нет, само собой, у него было много женщин. Не в Итиле, конечно, — здесь он, по Закону Галахи, соблюдал супружескую верность, — а в далёких южных городах Семендере и Беленджере, в каждом их которых содержался царский гарем из 15—28 наложниц, представительниц разных народов, подвластных Хазарии. Все они знали толк в любовных утехах. Но Иосиф был привязан по-настоящему только к царице. Потому что чувствовал её превосходство — и в уме, и в характере. Если честно, то для управления государством больше подходила она, чем он, — трезвостью расчёта, здравостью мышления, твёрдостью решений. Муж нередко советовался с ней, обсуждал сложные проблемы; иногда поступал по-своему, просто из желания проявить самостоятельность, но, как правило, он прислушивался к её мнению. Так они и прожили целых семнадцать лет.
Что же изменилось теперь? Как произошёл перелом? Мысль о супруге — природной еврейке, постоянно внушавшаяся ему рабби Леви, никогда не занимала монарха. Ведь, согласно Библии, женщина, обращённая в иудаизм, безусловно считается еврейкой. Вспомнить хотя бы легендарную Руфь — по рождению моавитянка, приняла веру, провозгласив: «Народ твой будет моим народом, и твой Бог моим Богом». Да и сам Иосиф, если разобраться, был рождён не еврейкой по крови — матерью-арабкой, дочерью хорезм-шаха, выданной за царя хазар и принявшей библейское имя Мириам. Нет, аланские корни Ирмы послужили только предлогом для развода. А причина лежала где-то в области психологии, подсознания. Он любил жену и, любя, в последнее время ненавидел — за свою зависимость от неё, подчинённую роль, вторичность; царь хотел избавиться раз и навсегда от влияния государыни, от язвительных слов, вечно произносимых ею, от непререкаемого диктата в семье. Вот его желание: выбрать женщину недалёкую, тихую и послушную, поглощённую бытом, нарядами, подчиняющуюся во всём. Расставаться с Ирмой, конечно, жаль. Но она его слишком утомляет. Пусть живёт подальше. А с годами и любовь улетучится. С глаз долой — из сердца вон!
Их последняя встреча состоялась после Йом Кипура, в Бет дине, днём. Здание Бет дина — раввинистического суда — находилось на Бакрабаде, и сюда в поисках справедливости приходили все итильские иудеи — с правого и левого берега Волги. Судьями-даянами выступали рукоположенные раввины, выполняя эту гражданскую обязанность в порядке очерёдности. Церемонию развода царской семьи проводили трое из них — во главе с Ицхаком Когеном.
Государь приехал верхом, спешился, направился в «Дом суждения». Был он одет достаточно скромно: длинный плащ цвета беж, остроносые сапоги, шапочка-ермолка; никаких украшений, никаких дорогих колец. И лицо под стать — брови сдвинуты, губы сжаты. Краем глаза увидел, что царица уже на месте, — холодно кивнул, но не удостоил её высочайшим взглядом. Неужели боялся? Чувствовал неловкость?
Рабби Ицхак начал рассмотрение дела. Во вступительном слове он сказал, что Святое Небо не одобряет разводов; что когда муж разводится с женой, «даже алтарь проливает слёзы», ибо Бытие прямо говорит: «Плодитесь и размножайтесь»; но бывают случаи, при которых нельзя не писать супруге «разводное письмо»; вот оно, стороны с ним знакомы, и зачитывать нет необходимости; главное — желание Иосифа взять жену-еврейку по крови, объясняемое высшими интересами Хазарии.
