Егоров кожаной рукавицей сильно потёр лоб. Голова сначала была как бы пустым гулким котлом, а теперь стала наливаться густой жижей... Или это погода так бесится? Егоров вывалился из саней и пошёл к хвосту обоза мелким шагом. Крупно не шагалось, и ноги подрагивали... «Да что это со мной?»
В этих горах, пожалуй, чёрт приснится. Или, хуже того, Зильберман, тестюшка мой... Пойти надо бы проведать О'Вейзи. Ведь приснилось, что его огромный змей как бы ранил... Или не приснилось?
Егоров подошёл к тем саням, что шли позади него. К саням О'Вейзи. Компаньон, на удивление, спал. Даже похрапывал. Ну, отлегло от сердца. Ладно, потом можно его разбудить. Егоров скрипнул по снегу унтами, готовясь шагнуть прочь.
О'Вейзи внезапно широко открыл глаза, шепнул:
— Саша! Если ты живой, так не отходи от меня! Защити!
— Ты чего это? — обеспокоился Егоров. — Перепил, что ли? Чертей зелёных по шубейке гоняешь?
Но О'Вейзи вцепился в рукав егоровского кожуха так крепко, что и не оторвать.
— Не уходи! Ведь сейчас он снова на меня кинется! Не уходи!
Егоров потоптался в снегу, ворочая головой. Что-то его удивило.
При внезапно вставшем обозе мужики не ходили быстрыми шагами, не таскали лошадям торбы с овсом. И лошади того овса не просили... Спали лошади! И обозники спали... Спали посреди солнечного дня! Да что это такое?
И ноги Егорова вдруг просто прилипли к земле. Не шагнуть. Голова стала внутри такой, будто туда, в голову, налили густой белой краски.
И всё кругом вот тоже белеет. Деревья совсем побелели. Лошади уральские, до того коричневые, — побелели. Горы и те побелели. И совершенно белый, как будто вот сейчас утонет в той белизне, О'Вейзи прошептал угасающим голосом:
— Всё, Саша! Не успел ты. Вон он идёт. Да не один...
Егоров, по своей очень давней привычке сунувший в петли, под мышки, два военных, крепко заряженных американских пистоля, с хрустом шеи, но стал поворачивать голову туда, куда глядели угасающие глаза О'Вейзи.
От белых гор, по каменной белизне, к белому обозу тихо спускались два тёмных, одетых в шерсть человека... Нет, не человека... Два медведя? И не медведя... Те зимой не ходят... на двух ногах...
А те, шерстистые — вот они, уже подошли почти на десять шагов к стоящему столбом Егорову. В его залитой густой белой краской голове, вдруг забулькали, как пузыри, некие чужие, грубые слова... Даже не слова, там, в егоровской голове забулькали, а будто картинки нарисовались... Главная картинка была такая — Егорова ломают пополам. Ломают пополам, эти шерстистые, правда без хруста костей и позвоночника, но ломают и растаскивают на две части. Ноги отдельно, тулово с головой — отдельно.
А кровь, смотри-ка ты, кровь из обломков тела Егорова льётся совсем красная! На всё белое льётся совсем красная кровь... Это что-то не такое. Не такое! Не может такого быть!
Может, Егоров и не орал: «А-а-а-а»?
Но точно было, что выстрелил он сразу из двух пистолей в этих... коричневых. Прямо им в широкие, шерстяные тулова и выстрелил...
— А-а-а! — теперь заорал Егоров, отступая от коричневых шерстяных чудовищ в два человека ростом. И орал потому, что пистоли выстрелили, а больше стрелять было не из чего. А шерстяные эти, они пошатнулись, но всё равно шли и тянули к Егорову свои лапищи.
То ли выстрелы так сработали, то ли егоровский крик, только лошади первыми очнулись от сна или смерти, и кинулись нестись вверх, к еловой чаще, куда и направлял обоз Ерофей Сирин.
А Егоров упал в сани, прямо на О'Вейзи, тот под ним ворочался и свирепо ругался вполне как живой ирландец, а из саней палили уральские ружья, гулко ухая в прогале между горных холмов. Палили в тёмные тени на белом снегу...
Тени пропали...
* * *
Как умаянные в усмерть кони поднялись на эту сопку, Егоров не понимал. Да и не спрашивал. Отходил от злого видения... или чего это было там, с двумя огромными шерстистыми людьми?
Сёма Гвоздилин направил двоих обозных мужиков в дозор, помогая им залезть на толстенные сучья елей. Еловый бор, растущий на сопке, будто нарочно застил всю видимость на низину, лежащую внизу.
Но и то хорошо, что снизу на сопке среди густого леса обоз не видать.
— Вы что там, внизу, заснули-то? — обозлённым голосом проорал Егоров подошедшему Ерофею Сирину. — И кони заснули. Это зачем? Да и кто это были? Эти шерстистые, оба. Кто это были?
— Это, Александр Дмитрии, я полагаю, демоны были, — тихо ответил Сирин. Поморщился, оглянулся на своих бородатых обозников, копающих из-под снега сухой лапник для костра. — Демоны. И весь мой тебе на это сказ. Пока мои люди не видят, налей мне, пожалуйста, тишком кружку водки.
О'Вейзи, не удивлённый такой просьбой от старовера, тут же подал Сирину уже полную кружку водки. Для себя, видать, наливал. Сирин присел к саням, с хлюпаньем выглотал водку, закусил краюхой солёного хлеба. Утёрся. Потом медленно, с облегчением души, перекрестился двоеперстным уставом...
Глава пятьдесят шестая
— Спасибо тебе, Егоров. Кланяюсь, — Сирин поклонился древним уставом. — Ты нас от подлой смерти спас. Когда очнулся от смертного Белого сна, заорал и выстрелил. А не очнись ты, мы бы все... гикнулись. Так пропали, что и костей не найти. Как этот наш поход закончится, так тебе, Александр Дмитрия, вся наша община старой веры устроит суточное благодарственное моление.
— Да зачем мне моление? Ты скажи толком — куда мы попали? То внутри горы кто-то, будто большой змей, вьётся, то меня пополам разодрать какие-то лешие шли...
— Демоны, — поправил Егорова Сирин.
— Какая разница. Убивать ведь шли!
— Про «убивать» — не скажу. Не знаю, убивают ли они. Но то, что в Нижний мир они тащат всякую животину, хошь бы и людей и лошадей, про то наши старики точно говорили. А кто в Нижний мир попадает, тот уже на Божий свет не возвращается... Ладно. Пошли к злой горе. Пошли к Скиртха Тау... Нароооод! Пошли!
* * *
Тогда, возле острова Валаам, когда Пётр Андреевич Словцов рассказывал поручику Егорову про богатства Северного Урала, он ничего плохого про эту гору не говорил... Вроде... Ан нет. Сказал, что в большой древности эту гору племена и народности арийцев, уходящих с быстро замерзающего Севера на тёплый Юг, в Индию, называли жестоко: Пеш Та Ка.
«Там есть шахта, куда людей, записанных в жертву, убивают священным ножом».
Вроде так говорил тогда, двадцать лет назад, Словцов. И про некий народ «скиртха» он вроде тоже говорил... Но считал тот народ сказочным, выдуманным.
Ну, Егоров, ты попал в переделку. И людей за собой притащил.
А гора под встающим Солнцем не светлела, а наоборот, темнела...
