Лязгнуло костяным лязгом.
«Ты, Александр Дмитрия, возле горы Скиртха Тау увидишь курган, так на тот курган не входи! — явственно услышал Егоров голос Петра Андреевича Словцова в своей гудящей голове. — Его стережёт ползучий гад...».
— Ты живой, Марк О'Вейзи? — шепнул в сторону Егоров. — Если ещё штаны не обделал, тащи сюда три бруска... китового жира!
— Штаны... — пробормотал О'Вейзи, удаляясь к саням на верху кургана. — Штаны тебе мои... весь я... inthe Shit
[11], весь!
— А чего? — крикнул вослед ему Егоров. — Знал бы про такое... не поехал бы со мной?
Ответа не услышал.
В огромной дыре опять заворочалось, хыкнуло. Снег вокруг дыры начал таять. И на кургане стало мокреть.
Скользя по мокрому снегу, к Егорову молча скатился О'Вейзи, протянул ему три бруска золота. Золото тускло отразило яркий солнечный свет.
— Эка ты! — подал хриплый голос Ерофей Сирин. — Где ты его покупаешь, а?
Егоров примерился и кинул наобум в дыру брусок золота поболе килограмма весом и зачем-то пригнулся.
Правильно пригнулся.
Брусок, будто надкушенный огромным зубом, прилетел бы ему по голове. Теперь он упал сзади Егорова, но при этом попал в брюхо ирландца.
— Не требуется гаду золота! — хмыкнул Егоров.
Те псеглавцы увидели, как золото полетело в дыру и как оттуда вылетело назад. Радостно завопили, шагнули кучей вперёд.
Из дыры на них дыхнуло гадостью, шерстистые попадали.
— Ты, Гвоздилин... иди, наверху там выбери самого старого коня, — задохнувшись посреди своих слов, прошипел Сирин. — Упряжь с него сдери, веди сюда при одной узде...
— Ага...
Шерститые лежали, не вставали. Они вроде бы молились. Ритм слышался в их подвываниях.
Гвоздилин провёл коня мимо людей, заскользил к дыре.
Встала мерзкая тишина.
За пять шагов до дыры конь взбрыкнул, но Гвоздилин ударил его плёткой промеж задних ног, конь скользнул подковами на камнях, вылезших из-под тающего снега, и с протестным ржанием ухнул в дыру.
Курган опять жутко тряхнуло. Там, в дыре, послышалось благостное шипение, потом хрустнули кости, и конь замолк ржать.
Ещё похрустело.
Люди не шевелились и псеглавцы не шевелились. Только лошади обозников, которых шерстистые волокли за собой, вдруг почуяли некую себе слабину и побежали назад, туда, к еловой роще, к своим саням и своему костру, хоть и потухшему.
* * *
Когда Сёма Гвоздилин, знаток старинных сказок, приволок сверху пять вожжей и стал вязать ими людей, да и сам привязался к ремню Егорова, а потом оба конца вязки обмотал за крепкий курганный камень, Егоров даже не шевельнулся. Он только зыркнул глазом на скиртхей, подвывающих наверху, в своей пещере. Их вой аж звенел, когда там, в дыре, раздавалось равномерное бульканье. Не совсем бульканье, но как-то так это звучало.
И когда это так зазвучало снова, Егорова махом и так душевно и сладко потянуло пойти и упасть в дыру, что он задёргался в вожжевой вязке. О'Вейзи тут же огрел своего компаньона кулаком по лбу. Стало получше. Егоров упал на колени и стал совать себе в рот грязные куски снега. Совал и смотрел, как шерстистые идут в ряд к дыре и падают в неё. Когда первый упал, то из дыры вылетел наверх обезображенный кусок человеческого тела. Его псеглавец тащил с собой.
— Это был Панята Шикин, — тихо пробурчал Сирин. — Свадьба у него должна была быть следующей осенью.
Ерофей Сирин говорил и корчился, его тоже самоходно тащило в ту жуткую дыру. Вожжи не пускали.
Но вот последний псеглавец с мучительным воем упал вниз.
Там, внизу пошумело, поскребло, и вдруг курган опять дрогнул, как бы приподнялся, и опал.
— Сейчас за нами придёт, — сказал в пустоту гор О'Вейзи, морщась и потирая крепко ушибленный золотом живот.
Сёма Гвоздилин начал развязывать вожжи, откреплять людей друг от друга, буркнул:
— За нами не придёт. Он к горе поехал. Пополз, к горе, значит сытый...
Гора Скиртха Тау явственно шатнулась. Где-то в глубине горы ломался камень, грохотало так, что лошади на кургане стали лягаться меж собой от того ужаса. Хрипело и лязгало под горой долго.
Потом все звуки удалились. Там, видать, уже за горой, ещё раз треснули камни, стали падать, греметь, потом стало тихо.
Сёма Гвоздилин прокашлялся, кивнул одному из обозных, оспенному Ивану Калачу, и они вдвоём заторопились идти к основному лагерю. Там никто не бегал, не кричал, значит, и Гузей Оралов пропал в жутких лапах псеглавцев.
Егоров походя подопнул одну пушку. То, что будет впереди, он теперь знал, а может, только догадывался.
Но пушки теперь не понадобятся, да и ружья можно смазать салом, в шабольё, укрыть от ржавчины.
Егоров подошёл к главному курганному камню и только теперь, когда от дикой тряски с поверхности камня слетела тысячелетняя пыль и грязь, он вдруг сообразил, что это стоит вытесанный из гранита огромный крылатый змей, вытянув клыкастую морду на восход Солнца.
От же, екера мара!
А в пещере скиртхов и не виднелось. Там, на самом краю пещеры сидел, свесив ноги вниз Парас Топорник. Если ему прыгать вниз, то высоковато будет, саженей тридцать.
— Ты чего хочешь, Парас? — испугался Егоров. — Не вздумай прыгнуть!
— Прыгнуть я не хочу, господин Егоров, — учтиво ответил Парас. — Я жрать хочу! Много!
Глава пятьдесят девятая
— Парас, а Парас!
— Аиньки, начальник! Чего?
— Может эти... скиртхи, — спросил Егоров, — там где-то попрятались и могут нас прибить камнями. А?
— Говорю — первым убежал вниз ихний шаман. Такой толстый с квадратной головой. А за ним все эти лысенькие побежали. Внутрь горы побежали. Я слышал, как они там после... этого... огромного... вонючего ползуна камнями запирались. Нету там теперь никого. Иди, если хочешь, мои слова проверь.
— Да, я пойду по своим делам. Сейчас вот соберусь и пойду.
— Нет, начальник. Завтра мы все по твоим делам пойдём, ибо тебе одному там не справиться будет. Верь моему слову... А эти... скиртхи, они, дураки, видать заложили камнями туннель... ну, дорогу, этому, ползущему, с большими зубами. Он как дал по их загородке, так всё и повалилось. И теперь там сквозь всю гору такая дыра, что хоть на тройке кати под горой, да с песнями! На ту сторону горы. Помехи катить нету...
Сказал так и захрапел... устал мужик, намаялся.
Сёма Гвоздилин привёл к подножью кургана тот обоз, из тридцати саней, что был оставлен в одной версте от горы Скиртха Тау. Пустой привёл обоз. Мешки из-под овса порезаны, раздёрганы, зерна, конечно, нет. Лопаты, кирки, молоты, топоры, весь инструмент поломан. Лошади при каждом резком звуке начинают дрожать кожей, приседают на круп.
