— А на что он вам? Меншикову теперь не до него, всё семейство укатали в Берёзов, объявится бастард — глядишь, и того упекут.
— А тебе он зачем? Думаешь, у Светлейшего деньги за границей припрятаны?
— Так они действительно припрятаны, — как-то уж очень буднично сообщила Полина. Ушаков поймал себя на том, что не может пока называть её Ефросиньей. В Амстердамском и Венецианском банках лежат. Только пусть государь нынешний не надеется, эти банки ему ни копейки с данных вкладов не выдадут. Единственный способ — отпустить Александра Даниловича или его наследников. Вот они получат, а больше никто. Что же до бастарда, то, даже если я предъявлю его им, какие доказательства? Нет... Даниэль мне без надобности.
— Так где же он? — не унимался Ушаков. — Может, тоже на дороге зарезала, в канаву свалила?
— У Загряжских. — Полина шмыгнула носом. — Что же я, по-вашему, не человек, что ли? Уж если ироды моего родного ребёнка отобрали, нешто я буду над чужими теперь измываться? Даже над бастардом Меншикова. Перед тем как сюда приехать, отвезла к Загряжским и с рук на руки передала. Он, Артемий Григорьевич, друг Александра Даниловича и про Даниэля знал, вот и принял к себе мальчишечку. Даст Бог, воспитает как дальнего родственника.
— А твой ребёнок у кого? — Ушаков затаил дыхание.
— Не смей отвечать! — Неожиданно входная дверь распахнулась, на пороге стояла цесаревна Наталья Алексеевна в скромном домашнем платье с заплетёнными для сна в косы волосами.
Ушаков и Трепов склонились перед её императорским высочеством.
— Не смей отвечать ни сейчас, ни после! — выдавила из себя цесаревна, гневно переводя взгляд с Ушакова на Полину. — Я давно тебе не верю. Ни одному твоему поганому слову не верю. Это ты погубила папеньку, гадина! Ты за всё ответишь! Стража! На помощь, стража.
Ушаков не двинулся с места, по коридорам застучали шаги, и вскоре зимний сад наполнился народом.
— Арестуйте эту... эту... — цесаревна не находила подходящего слова, — ...эту гадину, эту гулящую девку. Пусть её судят по закону. А вы, а вам, Андрей Иванович, недолго осталось. Очень скоро я завершу своё дело, и тогда... В общем, попрошу никуда не выезжать и не уезжать. Вас вызовут в суд. — Она ликовала.
Ушаков выдержал взгляд великой княжны и снова поклонился.
Было понятно, цесаревна объявила себя его врагом, и теперь уже скоро...
Точно в обмороке, Андрей Иванович и Алексей покинули дворец.
Глава 26. Ещё один ключ
Ожидая неминуемого ареста, Ушаков старался не вспоминать о Кульмане, зато, точно нарочно, на ум всё чаще приходил Могильщик с его рассказом про самозванство Петра I. Зачем ему это было нужно? Лопухина то и дело встречалась с внуками, но ничего рокового после этих встреч не происходило. Положение Елизаветы Петровны при дворе оставалось неизменным, кроме того, в последнее время государь очень сблизился ещё с одной своей тёткой — Анной Петровной, по крайней мере, они долго и много переписывались. Из-за беременности Анна не смогла поехать вместе с царём в Москву, но в честь рождения у неё мальчика
[147] государь повелел устроить бал. В общем, он вёл себя с ними, как и должен вести себя учтивый племянник с любящими его тётушками. Если бы Лопухина хотя бы намекнула Петру о том, что те рождены от самозванца, отношение неминуемо изменилось бы.
Меж тем князья Василий Лукич и Алексей Григорьевич Долгоруковы были назначены членами Верховного тайного совета, а друг Петра II, молодой князь Иван Алексеевич, получил должность обер-камергера.
К середине осени до Андрея Ивановича дошли проверенные слухи, что Наталья Алексеевна вполне разобралась с протоколами допросов и письмами, собранными по делу её отца, и вскоре будет готова предъявить обвинение. Ушаков просто кожей ощущал нависшее в воздухе напряжение.
Было известно, что цесаревна повелела собрать у себя специальную комиссию, которая должна была расследовать дело о ложном обвинении царевича Алексея Петровича, в результате которого обвиняемый погиб. Она надеялась, что собранные по всей империи опытные юристы помогут сделать всё по закону и засудят тех, кто, по мнению цесаревны, был наиболее повинен. Первое заседание она назначила на 22 ноября 1728 года, но оно так и не состоялось вследствие внезапной и более чем подозрительной кончины самой Натальи Алексеевны.
Несмотря на внезапный характер смерти и особенно юные годы цесаревны, все осмотревшие труп Натальи медикусы без исключения пришли к единогласному мнению о естественном характере её кончины. Смерть по причине оспы. Учитывая то, что после кончины цесаревны в её комнатах были сожжены все вещи, но никто не заметил ни одного документа, написанного её рукой, можно было заключить, что Наталья Алексеевна скончалась неслучайно.
Вспоминая долгие разговоры с Могильщиком и как тот ратовал за то, чтобы Наталья ни в коем случае не наследовала за братом, Ушаков мог бы открыть новое дело, но не стал. Не выгодно ему было себе на погибель поднимать все эти документы, разве что отыскать пропажу, собрать всё в кучу, а затем сжечь вместе со всем Преображенским приказом.
Приблизительно в то же время в остроге Соловецкой тюрьмы скончался Пётр Андреевич Толстой. Что же касается узницы, арестованной личным приказом цесаревны, до поры до времени о ней помнил один только Андрей Иванович Ушаков, который возвёл вокруг своей бывшей агентессы такие стены таинственности, что она даже не значилась ни в одной регистрационной книге.
Через год после смерти Натальи император влюбился в сестру своего друга Ивана Долгорукова, княжну Екатерину
[148], и объявил о своём намерении жениться. 30 ноября во дворце Лефорта состоялось обручение. 19 января 1730 года, по достижению пятнадцати лет, Пётр Алексеевич был намерен сочетаться законным браком с любимой девушкой. Но судьбе или кому-то из свиты Могильщика, ибо он сам ни разу с того злополучного бала не был замечен при дворе, удалось изменить планы юного монарха. 6 января 1730 года в праздник Богоявления Пётр II вместе с фельдмаршалом Минихом
[149] и Остерманом
[150] принимали парад, посвящённый водоосвящению на Москве-реке. Стоял лютый мороз, Пётр, как обычно, разогревался крепкими винами. Но на этот раз проверенное средство не подействовало. По возвращении после парада домой у него начался жар, придворный медик диагностировал оспу. В ночь с 18 на 19 января 1730 года Пётр Алексеевич пришёл в себя и попросил закладывать лошадей, дабы ехать к сестре Наталье. Когда испуганные придворные сообщили, что коляска готова, император испустил дух.
