Во дворе послышались шаги, голоса, ржание лошадей.
— Который час? Он же сказал, у нас время до четырёх часов?! — Псковитинов растерянно озирался по сторонам, для находящихся во дворе не заметить светящиеся окна особняка было невозможно. А значит, с минуту на минуту сюда должен был ворваться Аракчеев.
Охнув, Татьяна бросилась к умывальнику, спешно стирая грим с лица.
— Всего три, но должно быть, господи, Татьяна Борисовна здесь, стало быть, спиритический сеанс не состоялся и Алексей Андреевич вернулся домой, — догадался Белозерский.
— Спокойно, у нас есть целая пачка, как сказала Татьяна Борисовна, любовных писем Настасьи Фёдоровны, плюс расходная книга. — Псковитинов поправил галстук.
— Нужно хотя бы в общих чертах знать, о чём эти письма! — Корытников схватил первое и принялся читать.
Все напряжённо ждали, наконец входная дверь распахнулась, по полу застучали шаги.
— Идём первыми, прикрываем Петра Петровича. — Псковитинов пригладил жидкие волосы и, полный достоинства, направился навстречу опасности. Белозерский последовал за ним.
Глава 25. Новая жизнь
Первым, кого увидел Александр Иванович, был Клейнмихель, бравый генерал казался бледным, под глазами образовались тёмные круги, взгляд метался. За ним шли ещё несколько военных и штатских, среди которых следователь приметил фон Фрикена. Аракчеева не было. Не успев ещё как следует оценить сей факт, Псковитинов застыл на месте, готовый принимать попрёки и оскорбления, но попрекать и оскорблять было некому.
«Боже! Что они наделали? — только и успел подумать он. — Неужели с Алексеем Андреевичем приключился удар? Два года тяжелейшего горя — и потом вдруг какой-то театральный фигляр... Впрочем, Татьяна не приехала, и сеанс не состоялся. Но он так ждал, так верил, и буквально в последнюю минуту...»
Псковитинов не успел додумать начатую мысль, когда вдруг в глубине дома распахнулась другая дверь, послышались шаги, и...
— Ах! Святые угодники!
Голос графа, прозвучавший где-то в глубине дома, напугал сыскную команду, не ожидавшую, что к ним зайдут с тылу. Должно быть, он прошёл через дверь для прислуги, собственно, почему бы мужчине, привыкшему приходить к возлюбленной с чёрного хода, менять свои привычки?
Аракчеев стоял на коленях перед умывшейся, но не успевшей отделаться от белого, похожего на саван, платья Татьяной Борисовной. Должно быть, та пыталась сбежать через эту единственную пригодную для отступления дверь, где наткнулась на того, от кого, собственно, и бежала. Понятно, что за месяц своего тайного пребывания в имении она много раз видела в окно его сиятельство и не могла спутать его ни с кем иным. Первым порывом молодой женщины было в ужасе убежать, но тут Алексей Андреевич упал перед ней на колени, целуя край платья, и она, вдруг успокоившись, положила тонкую, нежную ручку ему на голову, длинные, чуткие пальцы гладили чёрные непокорные волосы графа, по лицу Татьяны струились слёзы.
— Этот актёр предложил всем нам, в смысле, тем, кто лично знал Анастасию Фёдоровну, сесть за стол и держаться за руки, — рассказывал, попыхивая трубочкой, Клейнмихель. После всех перипетий и постигших их треволнений друзья сидели в покоях генерала Петра Андреевича Клейнмихеля, угощаясь чудесным кофе и подбадривая себя курением трубок. — Собственно, когда Фёдор Карлович сообщил, что не смог найти Татьяны Борисовны, нашему лицедею пришлось импровизировать, сам он, оказывается, состоял в спиритическом кружке и имел представление, как следует вызывать духов. В общем, посадил нас всех за круглый стол, велел взяться за руки, потом вдруг стало холодно. Я было решил, что наш добрый хозяин повелел кому-то из слуг незаметно отворить окно в соседней комнате, ну вы, наверное, слышали, появление призрака сопровождается замогильным холодом и завыванием у-у-у... — Я был уверен, что всё это подстроено, поэтому не волновался, впрочем, из-за проклятого сквозняка мурашки по спине так и бегали. Потом он велел призраку постучать три раза, в знак того, что тот прибыл с того света и готов к общению.
Всё так и получилось. Причём стук был такой, словно кто-то лупил конкретно по нашему столу. Ну, думаю, нервы разыгрались. Сидим дальше. Он ставит посередине расписанную по краешку алфавитом тарелку, внутри какая-то жидкость, вода, спирт — не разберёшь, по которой плавает спичка. Я думал, вот сейчас спичка будет вращаться и указывать на буквы, и тут вдруг как будто бы гром ударил, что, согласитесь, странно, ибо поздняя осень и гроз в такую пору, как известно, не бывает. Поднимаю глаза и вижу: Минкина! Собственной персоной. Вся разодетая такая, нарядная. И Алексей Андреевич её видит, медленно поднимается, Фёдор Карлович на меня смотрит, я на него — мы же прекрасно знаем, не приезжала Татьяна Борисовна, некому сыграть покойницу! А она идёт к нему, живая, весёлая, медиум наш шипит, чтобы мы руки не разрывали, цепь, животный магнетизм, ещё что-то... А Аракчеев вдруг как оттолкнёт мою руку, как шагнёт к ней. Он бы и в полымя за ней прыгнул, в бездну, как тогда в разверстую могилу. Вы на похоронах присутствовали, лучше меня должны знать, как там всё происходило.
Я думал всё, пропал Алексей Андреевич, а она тут как заговорит:
— Прости, — говорит, — меня Алёшенька, что долго не приходила. Знаешь сам, любила я тебя, соколик мой, больше жизни. И вот что теперь тебе скажу. Нету сил моих наблюдать, как ты там без меня убиваешься.
Он ей в ответ:
— К тебе хочу! Забери окаянного! Сил нет без тебя!
А она головкой так покачала и отвечает:
— Нет, мёртвая с живым — плохая пара. Ты лучше, касатик, времени не теряй, а скачи что силы есть в мой особнячок, там ждёт тебя девушка, что заместо меня тебя любить будет. И ты её люби, не обижай. Вот тебе мой завет, не выполнишь — на всю смерть, на тебя обижусь!
Поцеловала его в лоб или обняла только и растаяла.
Его сиятельство покачнулся, фон Фрикен ему стакан воды подал, хотя сам едва на ногах от переживаний держался. Рука так дрожала, половину расплескал. Граф выпил и слуге кричит: «Запрягай!» Да только он не дождался, на коня хозяина нашего вскочил, мне показалось, даже без седла, потому как что осёдланному жеребцу в конюшне ночью делать? Мы в экипажах за ним. Остальное вы сами знаете.
— Похоже, Минкина в первый раз что-то доброе совершила. — Псковитинов был поражён услышанным.
На следующее утро никто не видел ни Алексея Андреевича, ни Татьяны Борисовны. Сыщики вручили Клейнмихелю ставшую уже ненужной переписку, учётную книгу, деньги и браслет.
На третий день пребывания в Грузино, отоспавшись и поев, Псковитинов и Корытников прощались с Клейнмихелем и фон Фрикеном перед готовой к отправлению коляской, когда совершенно неожиданно к ним спустился посвежевший и как будто бы даже помолодевший Аракчеев.
— Что же, правду сказал Пётр Андреевич, что вы до сих пор не восстановлены по службе? — спросил он, вместо того чтобы поздороваться.
