— Ну да, в ногах правды нет, зато в седалище её с избытком. — Ушаков присел в тяжёлое, обитое зелёным бархатом кресло у стола, напротив веницейского зеркала в узорной раме, в котором теперь отражалась во всей красе его персона. Должно быть, это был личный кабинет Александра Даниловича, просторный и светлый. В простенках красовались шпалерные ковры с пасторальными сюжетами. Небольшой изящный книжный шкафчик явно голландской работы, уютно располагался в специальной нише, рядом стояло ещё одно покойное кресло. Тут же размещался комод с дорогой посудой, из которой Толстой по-хозяйски, ясное дело, не первый день в доме Меншикова, теперь выгребал какие-то кубки. Ушаков посмотрел поверх головы Толстого, приметив коллекцию стенных часов, расположенных над буфетом. Выше была представлена коллекция персидских кривых сабель, над столом хозяина кабинета на почётном месте располагался портрет ея императорского величества Екатерины Алексеевны. Возле стола справа стоял огромный медный глобус, в котором можно было спрятать взрослого человека, если тот по какой-то причине пожелает свернуться там калачиком. Ближе к окну висел термометр аглицкой работы. На столе стояли подсвечники литого серебра и массивный письменный набор со стеклянной чернильницей, крышка которой была выполнена в виде чинно сидящей на ней дамы. Широкое платье дамы дивным цветком закрывало почти всю чернильницу, Андрей Иванович не сдержался и открыл крышечку, перевернув фигурку, как и следовало ожидать, с тылу серебряные прелести дамы были ничем не прикрыты. Сводчатый потолок кабинета Меншикова был расписан золотом, серебром и лазурью, олицетворяя картину небесной сферы с парящим в зените ангелом.
— Если в санях цесаревича был не он, то кто тогда? Кто и с какой целью находился в санках великого князя?
— Почему — имею возможность доложить прямо сейчас. — По его личному недвусмысленному распоряжению, а кто, да ты шубу-то сымай, располагайся поудобнее, может, выпьешь с морозцу? — Он практически насильно усадил рослого Ушакова, бережно придерживая его, точно Андрей Иванович был болен и, не поддержи его сей час Толстой, мог не удержаться на ногах.
— Ты дочери какие санки купил? А? Облегчённые, голландские... ни у кого таких нет. Катерина Андреевна и так птичка-невеличка, а тут ещё и сани ничего не весят. Вчера во время катаний, она его высочеству раз пять нос утирала, вот сегодня он и навязал ей мену. Девочке, наверное, лестно в санках великого князя покататься. Так что обид не было. Поменялись на старте. Публика и соглядатаи наши этот момент героически прошлёпали и, видя лошадку и санки великого князя, считали, что он сам ими и управляет. Санки же, сам знаешь, борта высокие, оттуда только голова в шляпе торчит, да разве на такой скорости разберёшь, чья?
— Катя пропала?! — Ушаков попытался вскочить, но на этот раз вставший за его спиной, по молчаливому приказу Толстого, Трепов остановил его, с силой нажав на плечи и принудив остаться на месте.
— Пропала, не пропала, пока не знаю, — уклончиво ответил Толстой, наливая Ушакову в стоящий на столе кубок зелёного стекла. — Про наследника тоже вначале говорили, будто исчез, а на деле никуда он не делся, так, может, и Катя твоя того... — Голос Петра Андреевича выдавал его неуверенность и желание хоть чем-то утешить друга, подарить ему призрачную надежду.
Тот выпил, не чувствуя вкуса.
— Так как цесаревич оказался в безопасности, никто праздник не останавливал, а едва закончив соревнования, он ещё и прятки затеял. Так что... я пока не имел возможности пересчитать всех детей. Но, сам понимаешь, после известия о похищении наследника я уже не могу ничего голословно утверждать.
Ушаков понимал.
В этот момент пальнула пушка, да так, что дворец содрогнулся, задребезжали стёкла на окнах и посуда в буфете, а музыка стихла, словно кто-то большой спрятал её под непроницаемый колпак.
— Это ещё что такое?! — вскочил было Андрей Иванович, но Толстой теперь уже лично усадил его на место.
— А вот это как раз хорошо, этого я и ждал. Пушечный сигнал ознаменует перемену праздничных увеселений. Это значит, что прятки закончились и теперь камергеры должны отыскать своих маленьких господ, помыть, причесать и переодеть для праздничного пира и театрального представления.
— И мы наконец поймём, кто из десяти потерялся. — Ушаков яростно пытался скрыть отчаянную надежду. Дети поменялись санками, но кто сказал, что, когда цесаревич прыгнул в Катькины санки с нарисованными на них двумя воинами, она заняла именно его возок? Это ведь только на театре всё шито да гладко, одиннадцатилетний мальчик предлагает своей ровеснице поменяться санками, и та, сделав кислую морду и положенный в таких случаях книксен, принимает сие лестное предложение, после чего чинно садится в царские сани. Всё это было похоже на реальность, но на деле могло быть и другое. Насмотревшись ещё вчера на безопасные и от того невероятно тяжёлые сани наследника, Катька тут же отняла лошадку с санками у кого-то из ребят, Ушаков знал свою дочь и не исключал подобный вариант. С другой стороны, девочке, бесспорно, было лестно прокатиться в санках цесаревича, тем более выиграть на них состязание. Трепов говорил, что санки Петра Алексеевича много раз лидировали. Но ведь и Катька — опытная наездница, да и легка, точно пёрышко, а стало быть, тяжёлые санки и невесомый ездок — вполне могли вырваться вперёд. А значит, похищена именно Катька.
От этой мысли заломило грудь, Ушаков старался из последних сил держать себя в руках.
— Списки участвовавших в состязаниях детей составлены?
— Составлены.
Ушаков протянул руку, но, едва взглянув на листок, узрел имя дочери, на глаза тут же навернулись предательские слёзы, а по груди словно разлился кипяток.
— Тайную канцелярию теперь явно восстановят. Наследника не похитили, но попытались похитить, событие не из последних. — Толстой глотнул из своего кубка, привычным движением поправил кустистые седые брови. — Александр Данилович отправился на доклад к государыне, для работы нам здесь кабинет выделил, но, зная его проворство и, главное, полное нежелание отвечать за произошедшее, думаю, завтра же наши помещения в крепости к нам же и вернутся. И я буду страшно удивлён, если они замешкаются или не всех наших дознавателей и медикусов к утру отыщут и на прежнее место службы возвернут.
— Что же, потрудимся на благо державе. — Ушаков попытался улыбнуться, но это у него вышло криво и неестественно.
— Я опрошу детей. Всё, что скажешь, сделаю, — ворковал вокруг друга Толстой. — Ты уж не сердись, Андрей Иванович.
— Что за дичь? Сам допрошу. Или ты мне не доверяешь? — опешил Ушаков, вообще-то, в таком деле, как попытка похищения наследника престола, не следовало доверять не только Толстому, который в 1717 году обманом вернул в Россию беглого царевича Алексея
[104], отца нынешнего наследника престола, и предал его в руки палачей. Но и Ушакову, который проводил дознание по делу царевича изменника и подстрекателя наравне с Петром Андреевичем. Обоим в равной степени приход к власти сына замученного ими царевича был более чем невыгоден.
