— Не понимаю, к чему ты клонишь. Можешь объяснить по-человечески, кто тебе этот пират? Почему я должен его отпускать?
— Обожди, какой ты нетерпеливый.
Монах раздражённо заёрзал в кресле. Поняв нетерпение господина на свой лад, слуга принялся накрывать на стол, но прежде всего налил господам по полной кружке горячего грога.
— Прошу откушать со мной. — Монах добродушно улыбнулся, наблюдая, как слуги вносят яства. Порезанную толстыми, в ладонь шириной, кусками ветчину со слезой, шпик с красной от перца корочкой, говяжьи языки, копчёные колбасы. Всё это под водку, которая подавалась на стол в немецком графине. Когда господа отдали должное холодным закускам, тёмный, точно цыган, сухопарый слуга внёс жаркое из гуся и заячьи котлеты, а одноглазый слуга поставил на стол тарелки с квашеной капустой, редькой, а также с совершенно восхитительными солёными огурцами.
— Что Бог послал. — Могильщик облизывал жирные от гусятины пальцы, не доверяя ароматный жир салфетке. Ушаков с удовольствием уплетал мягкие, горячие котлеты, в которых было запрятано варёное яйцо.
— Когда я привёз в замок Андре, там уже собрался целый консилиум. — Запивая жаркое водкой с таким видом, словно прихлёбывает кисель, начал рассказ Могильщик. — Первая поразившая меня метаморфоза была такова: охранник, который в прошлый раз подавал королю портрет отрока, теперь был разодет, точно вельможа. Впрочем, чего я хотел, разве королю прислуживают простецы? Лефорту, а это был именно он, в то время было чуть больше сорока, младше нас с тобой сейчас. Неотрывно при нём находился молодой человек, наверное, 25—26 лет от роду, тот самый хмурый паж, который теперь держался так, словно являлся Лефорту сводным братцем или любимым племянником. Позже я узнал, что это Александр, сын польского шляхтича из Великого княжества Литовского Даниэля Менжика.
Во главе стола стоял уже новый портрет, на котором был изображён светлоглазый, узколицый молодой человек, со светлыми, слегка вьющимися волосами и длинным носом. Молодой человек был одет в иноземный богатый наряд и меховую шапку.
— Вы хотите сказать, что он похож? — тыча в стоящего здесь же бледного, исхудавшего, трясущегося от слабости Андре, вопрошал герцог.
Лефорт пожал плечами.
— Я бы сказал, более других кандидатов, — ответил незамеченный мной ранее гость. Впрочем, в тот момент я его тоже как следует не разглядел, так как герцог велел мне отвести больного к медикусу и сразу же возвращаться.
— Несмотря на ваш приказ, этот олух за столько лет так и не взялся учить русский язык! — услышал я, когда вернулся.
— Выучит, — отмахнулся герцог. — А если и не выучит, всегда сможет настоять на том, чтобы с ним разговаривали на том языке, на котором он желает. Высокопоставленные особы имеют право на небольшие капризы.
— Но он же вообще не представляет, с чем ему там придётся столкнуться!
— Частично вы подготовите его к неожиданностям, а частично... всё, что нужно, это, по возможности, не встречаться с теми, кто способен обнаружить подмену.
На следующий день, забрав с собой ещё не успевшего не то что окрепнуть и поправиться, а хотя бы очухаться после пережитых треволнений Андре, я отправился в Голландию, где в то время находилось русское посольство. С этого момента мне было поручено в кратчайшие сроки сделать из Андре дворянина и светского человека. Лефорт отвечал за то, чтобы меня нормально приняли в русском посольстве, Менжик — за изображённую на портрете персону. Будучи внедрённым в окружение этого господина, ещё отроком (полагаю, его кандидатура как раз и была утверждена в нашем замке — в тот раз, когда он прибыл туда впервые), он давно уже считался там своим.
Первая странность: тот, кто был изображён на портрете, а его я сразу узнал, был одет в кафтан и шапку урядника Преображенского полка и носил фамилию Михайлов, что было странно, так как я прекрасно понимал, что он здесь главный. Стал бы король Англии и все эти господа много лет готовить этот заговор с подменой ради человека низкого звания? Тем не менее переговоры от имени русского царя вели другие люди, в числе которых затесался уже знакомый мне Лефорт. Здесь он тоже чувствовал себя, как рыба в воде. Рядом с ним неотлучно находился Александр Менжик, два раза сопровождающий его в замок моего герцога. Мне сказали, что это друг Петра Михайлова, но только тут его называли не Менжик, а на русский лад «Меншиков».
Человек с портрета был одет довольно просто, и поначалу казалось, что он не занимает какой-либо заметной должности. При этом, нужно знать русских, в то время они то и дело падали на колени перед своими господами, я и раньше наблюдал их, выезжая вместе со своим господином в Кроли и Дувре. И везде одно и то же. Согласно русскому этикету незазорно стоять на коленях перед своим природным господином, русские вообще очень вежливы, но вежливы на свой лад, непривычно для европейца. Тут же происходило нечто странное, с одной стороны, молодой человек с портрета выбрал себе самую незаметную роль, это давало ему возможность избежать долгих и хлопотных ритуалов, связанных с официальной частью приёмов. В своём простом и ладном платье он мог гулять по городам, посещать трактиры, лавки, мастерские... и никто не устраивал в его честь долгих и никчёмных праздников, отнимающих массу драгоценного времени, не произносил речей. Но, с другой стороны, было заметно, что он всё равно не может позабыть, что он здесь главный, а все остальные обязаны ему подчиняться. Так, он то и дело встревал в переговоры, что было бы немыслимо, окажись он простым урядником. Правда, говорил Михайлов чётко и по делу, делал разумные выводы и вообще производил впечатление светского, прекрасно образованного молодого человека. Он свободно изъяснялся на латыни и греческом, в совершенстве владел польским.
Посольство было запланировано на два месяца, но, как я понял, могло затянуться до четырёх. Из Московии они проехали наземным путём в Ригу, далее Кёнигсберг, Голландию, Англию, снова Голландию. Мы двинулись вместе с ними в Вену, ожидая удобного часа, и час настал.
Наши русские друзья получили послание от царевны Софьи, в котором, как я узнал от Лефорта, содержалось сообщение о бунте. Понимая, что без него стрельцов могут и не усмирить, Михайлов разделил посольство на две части, одна из которых под предводительством Прокофия Богдановича Возницына отбыла в сторону Венеции, а вторая во главе с Лефортом и Михайловым должна была пройти через дружественную Польшу.
Мы устроили богатый прощальный пир в честь наших русских друзей, подсыпав им в вино сильное снотворное. Когда все заснули, все, кроме Лефорта и Александра Менжика, мы забрали не способного к сопротивлению Михайлова, раздели его и отдали одежду Андре. Наши люди также переоделись в кафтаны русских. Внешне всё должно было выглядеть так, будто бы путь продолжает всё то же посольство, в котором находятся и урядник Михайлов и Лефорт, и Меншиков... Так как переговоры вели всего несколько человек их и запомнили. Лефорт и его слуга теперь ехали впереди всего посольства как самые примелькавшиеся и приметные.
В общем, мы кое-как закопали все эти трупы и тронулись в путь. Нет, не так. Сначала мы посмотрели на Андре в платье Михайлова и... поняли, что в таком виде его просто невозможно кому-либо показывать. И дело даже не в том, что он почти на голову выше настоящего Михайлова. Кто сказал, что после двадцати шести люди не растут? Но... несмотря на то что Андре сильно исхудал во время болезни и лицо его всё ещё было в пятнах и подживших язвах, одежда Михайлова была коротка ему, а сапоги велики, в то время как реальный Михайлов носил свой кафтан, точно влитой. Пришлось уходить на запасные позиции долечивать, а заодно откармливать, учить и заново обшивать нашего протеже.
