И вот тут возникли трудности. Андре плохо усваивал русский. Пока мы находились в Польше, это так не бросалось в глаза, ну говорит человек на голландском, и что с того?! Голландцы — отличные торговцы, в какую страну ни приедешь, наткнёшься на нидерландского негоцианта. Смешнее вышло бы, если бы к моменту, когда мы должны были бы предъявить свою подделку в России, он не говорил бы там по-русски. Но и это ещё ничего, нужно было научить Андре держаться в обществе, а он совершенно не чувствовал своего происхождения и значения той роли, которую ему отводили. Когда в комнату, где проходили занятия, кто-то входил, Андре вскакивал и начинал истово кланяться. Ещё хуже обстояло дело с женщинами: стоило нашему моряку признать в подвернувшейся даме госпожу, как он терял дар речи и начинал вести себя, как последний дурак, в то время как с крестьянками он обращался со свойственной ему развязностью.
Ты помнишь, сколько бились с Петром Алексеевичем из-за того, что, вишь, он не может спать в помещениях с высокими потолками? Всё ему какие-то конуры подавай?
Ушаков кивнул, но на всякий случай заметил:
— Про Петра Алексеевича верно говоришь, а о твоём Андре я ничего не знаю, не ведаю, да особенно и знать не желаю. — Сказал и сам же поймал себя на том, что вертится на месте, словно пытается поймать взглядом притаившегося шпиона. Вот дурной — поймаешь его, когда слежка идёт из крохотных комнатушек, расположенных не на глазах, а за стенкой. Комнатки эти встраиваются во время ремонта в основном помещении, так что обнаружить их практически не возможно. Сам же эти каморы планировал, сам туда людей размещал, а уж сколько раз, не дожидаясь, когда тихушники из своих норок выберутся, сам же туда заходил да записи собирал.
Этот жест не укрылся от Могильщика, но тот сделал вид, будто не обратил на него внимания. Мало ли из-за чего всполошился начальник Тайной канцелярии? Может, его мандавошка в одно место укусила.
— Лефорт учил Андре манерам, Александр объяснял, как следует вести себя в церкви, как креститься, класть поклоны. Оказалось, что в тот год, когда он впервые приехал в наш замок, его кандидатура была одобрена, после чего Менжик стал Меншиковым и как-то втёрся в доверие цесаревича Петра.
Благодаря тому, что мы заменили всех в посольстве, никто уже не мог уличить нас в подлоге, по крайней мере, пока мы не приедем в Россию, но я всё равно страшился за жизнь Андре, с каждым днём привязываясь к нему всё больше и больше. Честно говоря, он был умным и весьма рискованным человеком. Много где побывал, много чего повидал и был отменным рассказчиком. Я видел, как буквально на моих глазах этот неотёсанный мужлан превращался во что-то более значительное и интересное. Как истончалась его природа, как... Время от времени я представлял себя алхимиком, который колдует над гомункулусом. Конечно, если бы герцог изначально держал его при своём дворе, он обучился бы всему, что нужно, совершенно естественно. Но в том-то и дело, что Андре должен был стать не просто потомком знатного рода, а царём в стране, о которой лично я имел самые поверхностные представления. Он знал о нашей цели и полностью её поддерживал, страшась и одновременно с тем с замиранием сердца ожидая того дня, когда Лефорт или позже примкнувшей к нашей компании Шафиров
[124] признают, что он готов.
Понимая, что и так чрезмерно задержались и скоро опоздание посольства будет признано подозрительным, мы были вынуждены обратиться к тем, от кого ожидались основные проблемы. Во-первых, к Возницыну.
— Возницын был посвящён в заговор? — поднял брови Ушаков.
— Не совсем так. Меншиков встретил его на обратном пути в Московию и рассказал заранее придуманную нами сказку. В результате разбойного нападения в Польше царь был убит. Что делать? Вернуться домой без царя невозможно. Всех тут же казнят. Рассказать, как всё было, и повиниться — всё равно казнят. Бежать? Поймают. Поэтому Возницыну было предложено следующее решение: мы нашли похожего человека и скоро привезём его в Москву, предъявим народу, после чего новоявленный государь спешно заболеет и помрёт, оставив престол Софье, как она того и желала с самого начала. Или, если народ встанет за малолетнего Алексея, то ему, но регентом всё одно будет Софья.
В общем, при таком раскладе Софье Алексеевне не было никакого прока казнить людей, не сумевших уберечь её брата. Да и расследовать это дело — тоже. С другой стороны, если она примет Андре и признает в нём Петра, остальные тоже будут вынуждены запрятать куда подальше свои подозрения, ожидая, когда же он совершенно естественно помрёт от какой-нибудь привезённой из-за границы холеры.
— Твоя сказочка о подмене Петра Алексеевича давно уже устарела. Во всяком случае, кто нынче в России не знает, что в этом посольстве он называл себя Пётр Михайлов? Только ведь всем известно, что это враки и ничего больше. — Ушаков сделал скучающую мину, всеми силами стараясь не выдать, насколько на самом деле захватила его история давнего заговора. Шутка ли сказать, он-то давно был уверен, что царя действительно пытались подменить за границей, теперь же перед ним сидел один из исполнителей этого дела, а под замком на таможне содержался другой важный свидетель. Ещё немного доверительной беседы — и он, Ушаков, сначала вызнает имена всех кто, имел старания против государя Петра Алексеевича, а потом прикажет арестовать и их и проклятого монаха, предъявив обвинение в измене.
Глава 7. Расследования продолжаются
Саша Загряжский проснулся в незнакомом доме и не сразу сумел вспомнить, что с ним случилось. Сначала подумалось, что родители отвезли его в гости к тётке, но он бывал там не однажды, даже как-то жил целое лето, но обстановка не напоминала её старый дом. Кроме того, дома у тётки его будил радостным лаем пёс Цезарь. Мальчик оглянулся, окна были заколочены грубыми досками, сквозь щели проникал свет. Загряжский лежал на кушетке, укрытый чьей-то шубой. Постепенно из полутьмы начали проступать очертания мебели — стол с длинной скатертью, стулья вдоль стен, комод — всё незнакомое. Потом мальчик вспомнил соревнования и то, как он обещал княжне Меншиковой за один поцелуй выступить вместо неё. Если он не помнит итог соревнований, стало быть, с ним что-то произошло: он выпал из саней, потерял сознание, его нашли и, о ужас, доставили сюда! Саша вспомнил голубую дамскую шляпку и чуть не умер со стыда, представляя, как его нашли в этом головном уборе. Но хуже было другое, их уловка теперь раскрыта, и, возможно, Мария наказана за подлог. А он? Что теперь произойдёт с ним?
Мальчик живо представил себе палача в красной рубахе с занесённым над головой топором и тут же отверг сию гипотезу как нереальную. Никто не станет его судить и тем более казнить за то, что он участвовал в соревновании вместо Меншиковой. Если что, он же сможет сказать, что вытолкал её из саней на самом старте и поехал сам. За такое поведение отец, разумеется, выдерет его как Сидорову козу, но это самое меньшее, что он может сделать для Марии.
