— Иными словами, рискну предположить, — снова подал голос Ушаков, — что суфлёр отравился сам, как и собирался уже неоднократно. Но на этот раз рядом с ним оказался кто-то, кто решил приукрасить картинку. Он убирает остатки яда или то, в чём он находился, сажает труп и подвешивает его за шею, с тем, чтобы вошедшая сразу же могла обнаружить его. Если бы суфлёр лежал на кровати, увидев это, скромная девушка, могла бы постесняться войти в комнату, в то время как вид сидячей фигуры в первый момент не показался ей зловещим. Помните, каморка довольно-таки тёмная, Люсия, возможно, позвала Иванова, а когда тот не ответил ей, подошла и только тут разглядела все подробности.
— Возможно, тот, кто угрожал сестре Люсии, упомянул, что повесит её вместе со всеми, кто будет ей помогать. Таким образом, увидев повешенного, девушка могла решить, что тот, кто угрожал, приступил к реализации своих угроз, — предположил Тема.
— Но это не снимает вопроса, куда после обнаружения трупа суфлёра подевалась сама Люсия. — Ушаков довольно потирал руки, часть головоломки начала распутываться. — Далее, я хотел бы спросить относительно дела о попытке похищения наследника, раз уж Пётр Андреевич здесь.
— Я опросил детей. — Как обычно, Толстой занимал одиноко стоящее в стороне роскошное кресло, к которому за много лет общения с Ушаковым привык, как к своему собственному. — Мария Меншикова часто бывала в театре и с Гольдони знакома. У них разница года в три, так что, считай, подружки. Шушукались, о тряпках болтали. Люсия её песням итальянским обучала, Мария подарочки носила. О суфлёре же ничего не слышала, и это не удивительно. Люсия — симпатичная девушка, играющая героинь, а Иванов — он только в прошлом знаменитость. Остальные дети Гольдони не знают, Иван Скавронский обмолвился, что будто бы видел её в каком-то спектакле, где она ему показалась похожей на Марию Меншикову, но точно сказать не может, в каком именно. Он же тогда был так поражён игрой Марии, что дома всем рассказал, что княжна сама играет в спектакле, так что Скавронские опосля к Меншикову приставали, как бы спектакль увидеть, где его дочь арии поёт. Кстати, чуть не забыл, Светлейший, похоже, вознамерился во чтобы то ни стало вернуть беглянку в свой театр. Когда я в зимнем садике разговаривал с его дочерью, Александр Данилович туда влетел, чуть стеклянные двери с петель не сорвал, княжна побелела от страха. Увидел меня — и сразу к делу: найди мне, говорит, эту Гольдони, денег, сколько хочешь, заплачу за расследование. Скажи Ушакову, пусть постарается, все расходы на себя беру! Во как.
— Действительно, «во как»! — Ушаков пожал плечами. — Далась ему эта оперистка, чай, в Италии такого добра ещё найдётся. Но поищем, отчего же не поискать, раз такое дело. Раз он расходы на поиски оплатит. Так при случае ему и передай. Меня же сейчас больше всего пропавший мальчик занимает. Кстати, о Загряжском, сколько ему лет и кто родители?
— Загряжский, Загряжский... — Кульман почесал в затылке. — Что-то знакомое...
— Загряжский Александр Артемьевич. — Толстой порылся в своём блокноте, — одиннадцать лет, ровесник, стало быть, наследника, сын Артемия Григорьевича Загряжского
[125] и Анастасии Борисовны (урождённой княжны Барятинской). Батюшка его участвовал в осаде Нарвы в составе пехотного полка Фан Делдина. Был ранен в голову. Затем его назначили адъютантом к генерал-фельдмаршалу Борису Шереметеву, участвовал в сражении под Ряпиной мызой, в котором был ранен шпагой в ногу. Потом, — он перелистнул страницу, — служба в кавалерии в чине капитан-поручика в эскадроне фельдмаршала Шереметева. Этот полк ещё позже переименовали в Архангелогородский драгунский полк. Позже...
— Я уже и так понял, что биография у отца нашего потеряшки более чем героическая. Скажи только, есть ли какая-нибудь информация относительно того, что он делал и где находился в 1714-1715 годах?
Привыкший ничему не удивляться, Толстой перевернул ещё пару страниц, водя по строчкам толстым пальцем.
— Герой Полтавы, надо же...
— Позже, меня интересует 1714 год.
— Вот прямо по 1714 году ничего не известно, — наконец сдался Толстой, — зато мне тут выписали из имеющихся бумаг, что в 1713-м он участвовал в штурмах городов Тенинга и Штетина, это где-то в Польше. Да и интересующий тебя 1715 год также провёл в походе в Польше, а затем в 1716 году отличился в Померании при штурме города Вишмара. А зачем тебе такая даль?
— Пытаюсь понять, где родился и особенно где был зачат Александр Загряжский. — Ушаков обвёл присутствующих испытующим взглядом. Как сказал вчера наследник престола, очень умно, однако, сказал, мы имеем на руках некое простое уравнение. Девица N родила ребёнка, будучи в Польше, затем отец ребёнка забрал его к себе в семью, где воспитывает по сей день. Год назад девица N приехала в Санкт-Петербург, имея две цели: найти сестру и забрать ребёнка. Она действительно находит Гольдони, но её любовник с ребёнком в это время находится где-то за границей, так что девица N была вынуждена вернуться туда, откуда приехала. Как вы думаете, Пётр Андреевич, — обратился он к Толстому, — если предположить, что тайный любовник девицы N и отец её незаконного сына — именно Артемий Григорьевич Загряжский, то отчего она искала его в прошлом году в Санкт-Петербурге, а не поехала по его месту службы? Загряжские ведь совсем недавно в столице, даже своего дома пока что не имеют, живут у Светлейшего...
— Так, во время коронации Екатерины Алексеевны он был назначен капралом в кавалергардию. Должно быть, известия до заграницы долго идут, чай, девица N не шпионка, а просто женщина, у которой забрали ребёнка. Возможно, она уже потеряла его след, а тут кто-то из общих знакомых сообщает, де он давно в Санкт-Петербурге.
— И отчего же его здесь не оказалось? Неужели и на этот вопрос ответите?
— Не отвечу, потому как не волшебник. — Толстой поднялся и положил перед Ушаковым свои записи. — Не знаю. Грешен.
— Тогда я тебе отвечу, — рассмеялся Ушаков. — Я ведь вспомнил этого Артемия Загряжского. С меня ростом, но в плечах будет ширше. Да мы с тобой, Пётр Андреевич, два года назад на приёме в доме Меншикова, ещё при Петре Алексеевиче, поднимали в его честь бокалы. Меншиков и Загряжский — друзья! Год он, как водится, осваивался на новом месте, а в прошлом году, ты потом обязательно проверь, явно ему отпуск дали.
— И он поехал в Польшу, где у него остались незавершённые дела.
— Вот именно. Полагаю, землишка какая, имущество, друзья. И семью с собой возил, поэтому девица N ребёнка и не похитила.
— А теперь, стало быть, похитила? — охнул Толстой.
— Если мы на секунду перестанем называть это дело попыткой похищения цесаревича и назовём состоявшимся похищением Александра Загряжского, то личность похитительницы всплывёт сама собой. Всё та же девица N.
— Но неужто не проще было бы похитить ребёнка на прогулке, из дома, в конце концов, но так, таинственным образом, чтобы и следов не осталось.
