– Какой Брежнев? – захлопал глазами Фроловский.
– Тот самый, который Леонид Ильич. Хочешь новый анекдот про него?
– Да ну, – расстроенно махнул рукой Саша, – без очков слушать политические анекдоты как-то не очень.
Зато Вера меня удивила – она поехала почти сразу, минут через двадцать после начала занятия, и более или менее уверенно. Как я и ожидал, терпеть до второго января она не пожелала, и мы с ней явились в институт в одиннадцать часов утра первого числа.
– Зато сегодня тут никого нет, – уточнила она, – а ты надо мной смеяться не будешь.
– Не буду, натягивай защиту, надевай шлем, и пошли.
Так вот, катиться вдоль стенки у жены получилось практически сразу. Она пару раз объехала актовый зал по периметру, немного отдохнула, повторила заезд в другую сторону, а потом проехала зал по диагонали. Правда, нормально сойти с колеса у нее не получилось, она с него спрыгнула и радостно завопила, совсем как в детстве:
– Ви-и-и-ть, ты видел?! У меня все получилось!!! Правда, я у тебя очень способная? Прямо почти как ты! И почему меня никто не целует, хотелось бы узнать?
– Жду, пока восторг немного утихнет, – хмыкнул я, – а то вдруг ты мне заорешь прямо в ухо.
– Все, молчу, молчу. Даже шлем снимаю, чтобы тебе козырек не мешал.
– А ведь у тебя вышло даже лучше, чем у меня, – заметил я, когда мы минут через пять кончили целоваться. – Я-то поехал только на второй день.
– Так ты, наверное, думал о чем-нибудь серьезном, ведь был конец года, – успокоила меня жена. – А сейчас вон вообще на нем так держишься, что мне даже завидно.
Разумеется, на второй день поехал не я. У меня, то есть Скворцова, получилось сразу, все-таки у Антонова почти двухлетний стаж езды. Это он когда-то за весь первый день так и не смог проехать более трех метров. И мысли у него, помнится, были примерно такие:
– Блин, и угораздило же меня купить этот шайтан-механизм! А ведь поначалу, как человек, собирался приобрести электросамокат, но решил, что в метро с ним будет ездить не так удобно. А на этом и без всякого метро ехать никак не получается, зато падать с него – только так.
И лишь на следующий день, героическим усилием проехав метров двести и вспотев, как мышь, Антонов признал, что его приобретение, возможно, со временем покажет себя и не хуже самоката.
Глава 18
Не сказать, чтобы я так уж хорошо знал историю. Нет, даты основных событий в общем помню, и даже некоторых не совсем основных тоже, но систематических знаний в этой науке у меня никогда не было. Однако те, что все-таки были, подтверждали, что зафиксированные на бумаге договоры соблюдаются в среднем несколько точнее и дольше, чем устные договоренности. Например, устная договоренность о нерасширении НАТО на восток была нарушена чуть ли не на следующий день после того, как Горбачеву было обещано, что этого никогда не будет.
Само собой, никакая бумага не гарантирует, что все в написанное будет исполняться точно и в течение всего срока действия. Но она, эта бумага, повышает вероятность того, что исполнится хоть что-то и когда-то.
Так вот, это, разумеется, понимали не только мы с Антоновым, но и весь руководящий триумвират СССР. Поэтому одним из первых его совместных решений была договоренность о том, кого и как лечат гости из будущего. Поначалу устная.
– Мы, конечно, понимаем ваши с Ефремовым высокие гуманистические мотивы, – вещал Брежнев, – но то, что вы делаете, это дилетантство. Оно может быть допустимо в самом начале любого важного дела, но со временем его должна сменить правильная организация, иначе неизбежно вырождение даже самой прогрессивной идеи.
– Да уж, – прокомментировал мне Антонов, – заворачивать свои шкурные устремления в обертку из правильных слов Леня, похоже, умет лучше нас с тобой.
– Я вообще не умею, это ты там старый циник, поэтому слушай, вдруг они еще чего интересного скажут, а ты для меня переведешь.
Беседовали мы вчетвером, это если считать по организмам – из полностью посвященных отсутствовали Ефремов и Семичастный. Если же по сознаниям, нас было пятеро: Антонов, ясное дело, тоже почтил собрание своим виртуальным присутствием. Он, как уже упоминалось, первым просек ситуацию и на всякий случай перевел наивному мне слова генсека:
– Леня, как самый озабоченный своим здоровьем, опасается, что, продолжая лечить всех подряд, мы тратим силы и их в нужный момент может не хватить для помощи ему самому. Но давить на тебя не хочет, а вдруг ты психанешь и вовсе откажешься от целительской практики. Или я психану, это будет еще хуже.
– Тоже мне, открыл тайну, – хмыкнул я, – с предложениями будем выступать мы или подождем, что нам изволит сообщить руководство?
– Давай подождем. Интересно, до чего они уже додумались.
В общем, примерно часа через полтора высокие договаривающиеся стороны пришли к консенсусу, который выглядел так.
Мое целительское время делится между триумвиратом и всеми остальными поровну. Когда встанет вопрос об очередности среди триумвиров, они должны прийти к единогласному мнению. Если у них это не получится, то порядок оказания помощи определяю я.
«Все остальные» делятся на две равные части. Половину кандидатов на исцеление предлагает руководство, половину я выбираю сам, но при этом обязательно ставлю в известность триумвират.
– И вот еще что прошу учесть, – дополнил я. – Пациент не должен быть мне глубоко антипатичен, иначе вместо исцеления может самопроизвольно начаться обратный процесс.
– Это значит, что мы должны очень ответственно относиться к своим рекомендациям, – согласился Брежнев.
Ефремов, узнав о наших договоренностях, поначалу возмутился.
– Они теперь что, будут напрямую решать, кому жить, а кому умереть? Я в таком участвовать не желаю и очень удивлен вашим согласием.
– Так ведь что раньше у нас с вами была случайная выборка, что сейчас она же и осталась, только тип случайности немного изменился. Раньше шанс вылечиться давался тем, кто написал вам письмо и при этом жил не очень далеко от Москвы, а теперь половину кандидатов будут составлять номенклатурщики, и это неплохо.
– Чем же?
– Я ведь уже озвучил, что предполагаемый пациент должен быть мне симпатичен. Вот пусть они и стараются, авось хоть что-то и получится. То есть в противовес существующему отрицательному отбору, действующему во власти, мы с вами сможем запустить пусть ограниченный, но положительный.
Ефремов, кажется, мысленно плюнул, но с моими доводами все же согласился.
Ну, а в начале шестьдесят восьмого года текст меморандума о целительстве был написан и подтвержден всеми причастными. Естественно, он существовал только в электронном виде.
И значит, в самом начале шестьдесят девятого года мне пришлось позвонить Ефремову.
