Снова пауза. Мы затаили дыхание.
– Из всех, кто на моей памяти пустился в путь, несколько семей и с десяток одиночек благополучно и без приключений покинули Черные Пещеры. А вот остальные – нет.
Меня словно ушатом ледяной воды окатили, все тело покрылось мурашками. Даже наш хозяин выглядел ошарашенным. Иола сцепила руки у подбородка и спросила, запинаясь:
– А тот флэмм с возлюбленной – они дошли?
– Увы…
– Но что же с ними случилось? – опять прервал я долгое молчание гостя.
– Хотел бы я это знать, – печально изрек тубабот. – Одно время я вел записи, отмечал время, в которое они отправились в путь и когда разрушилась связь. Думалось мне, что, возможно, существуют какие-то безопасные часы при переходе пограничных пещер – и наоборот. Но нет, никакой системы. Связь разрушалась иногда через час-два, иногда через сутки или даже через неделю.
– Но ведь через пограничные пещеры всего-то пара часов ходу, – нахмурился Шакракумор.
– Ну, может, их отлавливали и в плену держали, а потом – того… – Я выразительно пожал плечами.
Еще один взбешенный взгляд Иоланты. И спокойный голос тубабота:
– Мы – не раса убийц, юноша. Смертная казнь запрещена много веков назад. Так что я позволю себе исключить такой вариант. То, что прикончило их, находилось в самих пещерах.
– Но что же это могло быть? – пробормотала Иола, нещадно ломая пальцы.
– Не смею даже предположить. Скажу лишь, что те люди не испытывали страха или тревоги, ведь им ничто не мешало повернуть назад. Я сам умолял их поступить так в случае хоть малейшей опасности. Но они были спокойны, веселы, а потом… тишина.
Молчание, теперь уже обоюдное. Потом тубабот сказал:
– Прошу извинить, но меня ждут неотложные дела. И поскольку я рассказал вам все, что знал…
Он тяжело поднялся со стула. Иола пробормотала фразы прощания, наш хозяин отправился провожать односельчанина до дома, а мы так и остались таращиться ошалело друг на дружку, стараясь переварить информацию.
– Ерунда какая-то, – сказал я. – Получается так, что в сутках есть, допустим, какой-то зазор, когда границу можно перейти без всяких проблем. А в любое другое время – раз, и капкан захлопывается, причем моментально и для всех разом. Ведь тубабот почувствовал бы, если кто-то из тех людей убегал бы от кого-то, или оплакивал близких, или…
– Алеша, не надо. – Иола зябко поежилась, обхватила себя руками за плечи.
– Сама что думаешь обо всем этом?
– Не знаю. Что угодно. Даже то, что тубабот нас зачем-то обманул.
– Иола, ты что говоришь?! – вскричал я. – Он же чувствует, когда думаешь о нем плохо!
– Нет, плохо не думаю. Может, он это сделал из лучших побуждений, чтобы предостеречь нас, не знаю. Но допустил одно большое противоречие в своем рассказе. Ты не заметил разве?
– Нет, конечно, где уж мне, – вздохнул я. – Давай выкладывай!
– Ой, ну это же так очевидно, – все же не удержалась от подколки Иола. – Он ведь разговаривал с уходящими, наверняка рассказывал то же, что и нам, верно?
– Ну?!
– Просто вообрази: вот ты поговорил с ним и сейчас уходишь из Черных Пещер. Чувствуешь себя расслабленным и спокойным?
– Нет, конечно! – фыркнул я. – Мне б за каждым кустом какая-нибудь дрянь мерещилась.
– Ну вот, а многие уходили семьями, с детьми. И были до самого конца спокойны и веселы – так он сказал. Что, не странно?
– Странно! – кивнул я.
Мне понравилась мысль, что тубабот нас надул, а то как-то жутковато получалось. Мной вдруг овладели азарт и нетерпение, захотелось поскорее разобраться с проблемой выхода и отправиться уже искать Соболей.
– Точно, это наверняка такая хитрость у местных, – продолжал я уже вслух развивать свою мысль. – Смотри: жители Срединного мира уверены, что тут просто ад под землей. А допустим, узнают они, что тут и небо есть, и города, и жизнь веселая, одни драконьи турниры чего стоят. И потекут все сюда, а пещеры-то не резиновые. Вот чернопещеровцы и рассказывают всем эту страшную сказочку, чтобы сидели на месте и важную информацию не разбазаривали.
Какое удивительное чувство: кажется, Иола меня слушала, и очень внимательно! Тут я совсем разошелся:
– А давай прямо сейчас побежим, только с хозяином простимся! Дорогу я в общих чертах помню, опасностей там никаких нет, только эти чертовы клээки, но сейчас-то они нам не опасны. Слушай, ну мы же атланты, у нас скорость, сила, чего нам равняться на других обитателей!
Иола издала презрительный смешок:
– Да, только биорды умеют летать, флэммы руками горы испепеляют, а лотты вообще невидимы. И со всеми ними возможно что-то ужасное произошло!
– Да не будь трусихой!
Вот это я в запале напрасно сказал. Иола вскочила на ноги, оскалилась, как разъяренная кошка. Даже ее густые волосы заметно приподнялись на голове.
– Я не трусиха! У меня просто есть чувство ответственности! Если с нами что-то случится, кто тогда найдет Соболей? А ребята в лагере будут ждать и надеяться, и неизвестно еще, какая опасность на них там надвигается, прямо сейчас, может!
– Все-все! – Я поднял руки. – Сдаюсь! Пойдем, когда скажешь.
Иоланта сразу успокоилась, тяжело перевела дыхание:
– Да, идти все равно придется. Возможно, к вечеру, все обдумав…
Тут вернулся хозяин, и скоро выяснились два важных обстоятельства. Во-первых, Шакракумор напомнил нам непреложное правило этого мира: тот, кто не накормил гостя по меньшей мере три раза и не уговорил его остаться с ночевкой, – нерадивый хозяин. И мы навлечем позор на седую голову флэмма, если покинем его еще до заката. Во-вторых, моя рука снова напомнила о себе: вдруг изнутри начал разгораться такой огонь, что я метнулся к ведру с водой, испугавшись, что она сейчас попросту вспыхнет. На смену огню пришло частичное оледенение, я даже не удивился бы, покройся запястье инеем. Наш хозяин объявил, что все идет нормально и, если мне повезет, к утру полегчает. После чего обеспечил меня ведром с ледяной колодезной водой и грелкой.
Было еще третье обстоятельство, о котором флэмм упомянул как-то вскользь, лишь намекнув, что ему нужно время еще кое с кем поболтать насчет нас. И когда небо слегка потускнело, куда-то ушел, поручив нам присмотр за малышом Энериром и его неугомонным драконом.
На ночь я устроился во дворе, в гамаке в окружении яблонь. Сон долго не приходил: я думал о тех, кто остался в лагере, о Димке, о Тасе, и колючий ком тревоги ежом ворочался у меня под ребрами. Уже за полночь вдруг послышалось тихое пение, заставив меня подскочить, – слишком свежими были воспоминания о призраках. Но тут отворилась калитка, и во двор, откровенно покачиваясь, вошел Шакракумор. Постоял пару секунд у ворот, сконцентрировался взглядом на дверях дома, потом прижал палец ко рту, словно веля себе самому замолкнуть, и твердо зашагал к цели.
