– Но ни за что не хотел говорить, на какие деньги живет и где. А я его напрямую спросила: ты что, воруешь? Или еще что похуже? Тогда он снова разорался, но сказал, мол, ничего такого, даже поклялся нам. А потом так вообще… – Милена махнула рукой и смолкла, опустив голову.
– Расплакался он, – безжалостно рубанул Афанасьев. – Сказал, что на него вышли какие-то люди, и он, в общем, теперь с ними. Потому что только они могут помочь, а иначе ему…
Он выразительно провел ребром ладони по горлу.
– Ну и стал говорить, чтобы мы делали ноги из города, подальше и побыстрее. Оказывается, он записку для нас в рваный мяч сунул и через ворота лагеря зафигачил. С предупреждением, чтобы уходили. Я этот мяч нашел потом, все верно, так и написал. Мы, понятное дело, сказали, что никуда не уйдем, пока вас четверых не дождемся. Он еще больше огорчился, когда узнал, что и вы, ребята, в Нижнем мире. Сказал, что, наверное, нет смысла вас ждать. А потом ушел.
– Вы его отпустили? – заорал я. – Но почему?
– Алеша, что мы могли поделать? – строго глянула на меня Милена. – Он свободный человек со всеми вытекающими.
– Ага, а фигли было искать его всю ночь напролет?!
– Это другое! – Ну конечно, Иоле тоже потребовалось озвучить свое мнение. – Тогда он был в ужасном состоянии, в шоке, без денег, с ним могло что угодно случиться. А теперь он хотя бы в относительном порядке.
– В каком порядке? Что это за люди, почему им занимаются, а? Да это в сто раз хуже может быть!
– Они все сделали правильно! – рявкнул Борис. – Ребята, ну все, давайте без базара. В общем, мы в самом деле сегодня вечером обдумывали такой вариант: перебраться куда-то на квартиру, перенести наших спящих. А здесь оставить постоянный пост и дожидаться вас. Или как вариант – отправиться в Нижний мир нам с Миленкой. Люк мы теперь держали закрытым, выставляли дежурного. Ведь даже вообразить невозможно, кто мог пробраться в лагерь и устроить поджог.
– Думаю, на этот вопрос у меня есть ответ, – сказал наш директор, который до того сидел молча, внимательно слушал и, хмурясь, что-то обдумывал.
Про метакорпов я уже знал и не сомневался в том, кто учинил ночной пожар. Потому решил пока подняться наверх, зарядить давно сдохший телефон, посмотреть сообщения.
Вдруг что совсем уж срочное?
Мобильник разрядился основательно, даже включаться упорно не желал, хоть и глотал электричество. За моей спиной тихонько лязгнула крышка люка. Я раздраженно стиснул зубы.
– Иола, чего тебе? Предлагаю немного отдохнуть друг от друга.
– Алеша, ты все еще злишься на меня? – дрогнувшим голосом спросила девочка.
Ну, конечно, все как по расписанию: ночью у нас Иола кающаяся.
– Нет, – ответил я. – Дело не в этом.
– А в чем?
– Слушай, я просто стараюсь забыть, как эта птица тебя тащила и как хреново мне было в тот момент. Может, забуду, если дашь мне время.
– Испугался за себя, да, бедненький? – Ага, покаяние как ветром сдуло. – Жалко терять привилегии атланта?
– А я когда-то говорил, что они мне больно нужны?
– Значит, жалеешь, что птица меня не прикончила?
Я со стоном рухнул поперек железной койки. В ухо попискивал наконец оживший телефон, одно за другим выдавал сигналы о пропущенных сообщениях и звонках.
– Да хватит уже глупости болтать! Иола, пойми, я не жалею, что мы – пара. Не считаю это ошибкой, хотя, честно сказать, принять до конца пока не могу. Ну, может, со временем… Но и ты могла бы постараться, верно? На словах ты любишь рассуждать о командной игре, о необходимости все обсуждать в паре, а сама при каждом удобном случае поступаешь так, будто ты одна на свете! И как будто хочешь себе что-то доказать! Я бы никогда не стал играть с тобой в одной команде, Иол, уж извини. Если бы, конечно, у меня был выбор. Но его нет.
Иоланта на глазах заливалась багровой краской, глаза сделались совсем темными и засверкали, как угли. Она закричала:
– А мы и не пара вовсе, слышишь?! Мы – ошибка природы, и теперь я точно в этом убедилась! Может, я и хотела тебя освободить… а особенно себя, ясно?
– Не говори того, о чем потом пожалеешь, ладно?
– Не ладно! Помнишь, я хотела тебе рассказать насчет разговора с мамой?
Я смутно что-то припоминал.
– Я оттягивала, не хотелось вываливать на тебя еще и это.
Но раз ты так говоришь… значит, все неспроста.
– Эй, так чего там насчет твоей мамы? – заинтересовался я не на шутку. Хотя до того только и думал, как скорее уткнуться в телефон. Я уже видел вагон пропущенных звонков от родителей… и с десяток эсэмэсок от Таси.
Иола молчала, переводила дыхание, вроде как с духом собиралась. И такой вид у нее был потерянный, что я пожалел о нашей очередной склоке. Дурак я, ведь она спасла Соболей, всех нас, возможно. А я ей тут что-то предъявляю.
Девочка тем временем заговорила сдавленным голосом, словно у нее что-то в горле застряло:
– Помнишь тот день, когда твой отец заехал за моей мамой в аэропорт? Я сразу заметила тогда, что с мамой творится странное. Она тихая была, все думала о чем-то, как будто забыла, зачем в гости приехала. А потом вдруг рассказала, что она…
Иола замолчала, несколько раз тяжело втянула воздух.
– В общем, она видела твоего отца во сне, понимаешь? Узнала его по какой-то необычной родинке на щеке.
– Что это за бред? – пробормотал я.
– Не бред. Конечно, она не настаивала, что это именно он, столько лет прошло. Просто она… ну, была удивлена, что вот когда-то снился очень похожий человек, а теперь оказалось, что ее дочь знакома с его сыном. Но я-то понимаю, что это значит!
А вот лично я ничего не понимал, пытался связать в один узел разбегающиеся мысли.
– Погоди, хочешь сказать, что твоя мама была спящей?
– Угу, – кивнула Иола. – До одиннадцати лет. И она видела во сне твоего отца.
Я в темпе припоминал, что рассказывал мне отец. Какая-то девочка, потом много лет на таблетках, потом – пустота.
– Но отец вроде говорил, что девочка в его снах даже на русском не говорила, – нашел я, как мне показалось, железный довод против этого бреда.
– Ну все верно. Про кряшен слыхал? Это, в общем, такие татары, которые приняли православие. Но в семьях обычно говорят строго на своем языке. Так вот моя мама из них, и русский она в детстве почти не знала. Но из-за всех этих проблем со сном ее отправили к родне в Казань, там и выучила. А потом за папу замуж вышла, он ее увез к себе в Волгоград.
– Погоди-погоди, но раз твоя мама была такой же, как ты, то почему никогда об этом не говорила?
Иола горько усмехнулась, как-то очень по-взрослому:
