– Что случилось, Фиби? – спросила я.
– Картина Гольбейна… в ванной. – Бедная девица чуть не плакала, прижимая руки к щекам. – Небольшой портрет Маргарет – дочери Томаса Мора. Он не должен висеть над унитазом!
Когда-то я ужасалась, видя, как в семье Мэтью обращаются с бесценными книгами. Мэтью мои ахи и охи утомляли. Теперь я наблюдала то же самое у Фиби и, кажется, стала лучше понимать мужа.
– Да оставь ты эту свою чопорную стыдливость! – раздраженно бросила Изабо. – Маргарет была не из тех женщин, которые падают в обморок, увидев чью-то голую задницу.
– Ты так думаешь… Это ведь… – Фиби запнулась. – Меня волнуют не внешние приличия. Портрет Маргарет Мор висит на честном слове и в любой момент может упасть прямо в унитаз!
– Я понимаю твое беспокойство, Фиби, – сказала я, пытаясь ей посочувствовать. – Может, тебя успокоит тот факт, что в гостиной есть и другие полотна Гольбейна? Они крупнее тех, что в ванной, и гораздо известнее.
– И выше тоже. Где-то на чердаке собрано все святое семейство. – Изабо указала наверх. – Я помню Томаса Мора высокомерным молодым человеком. С годами он ничуть не изменился. Мэтью это не волновало, а вот у Филиппа с Томасом несколько раз чуть ли не до драки доходило. Если его доченька утонет в сортире, ему это пойдет только на пользу.
Амира засмеялась. Глядя на нее, Фернандо тоже засмеялся. Вскоре хохотали все, даже Фиби.
– Из-за чего у вас столько шума? – спросила появившаяся в дверях Марта.
– Фиби приспосабливается к особенностям семьи де Клермон, – ответила я, вытирая глаза.
– Bonne chance
[44], – сказала Марта, отчего все засмеялись еще громче.
Я расценила это как прекрасное напоминание: при всех наших различиях мы были семьей. Странной, со своими задвигами, как в тысячах других семей.
– А листы, которые вы привезли, – они тоже из коллекции Мэтью? – спросила Амира, направляя наш разговор в прежнее русло.
– Нет. Один достался мне от родителей, а второй находился в руках Эндрю Хаббарда – внука Мэтью.
– М-да… Как много страха…
Взгляд Амиры стал отсутствующим. Она обладала большой эмпатией и способностью глубоко проникать в ситуацию.
– Амира! – позвала я, пристально глядя на нее.
– Кровь и страх. – Она содрогнулась. Меня она не видела и не слышала. – В самом пергаменте, не только в словах.
– Может, стоит ее удержать? – спросила я Сару.
Во многих ситуациях второе зрение ведьмы оказывалось ценным подспорьем, и ей было лучше не мешать. Но Амира слишком быстро нырнула в видения иного времени и места. Если ведьма запутается в паутине образов и ощущений, ей оттуда не выбраться.
– Не надо ее удерживать, – сказала Сара. – Нас тут двое. Если она заблудится, мы ее вытащим.
– Молодая женщина. Мать. Ее убили на глазах детей, – бормотала Амира; от ее слов у меня скрутило живот. – Их отец уже был мертв. Ведьмы и колдуны принесли этой женщине тело ее мужа и заставили смотреть на то, как они с ним расправились. Она первая прокляла книгу. Столько знаний, потерянных навсегда. – Глаза Амиры закрылись, а когда открылись снова, там блестели непролитые слезы. – Из кожи этой женщины сделали пергамент.
Я знала, что пергамент для листов Книги Жизни был сделан из кожи ведьм, демонов и вампиров. Данные анализа ДНК не имели такой сильной эмоциональной окраски, как слова Амиры. Чувствуя, что меня сейчас вытошнит, я бросилась к двери. Корра возбужденно хлопала крыльями, пытаясь удержать равновесие, но близнецы занимали во мне все больше места, значительно сужая ей пространство для маневров.
– Успокойся. Ты не познаешь такую судьбу. Это я тебе обещаю, – сказала Изабо, перехватив меня.
От нее веяло холодной уверенностью. Невзирая на внешнюю хрупкость, она была очень сильной.
– Правильно ли я поступаю, пытаясь вернуть этой книге былую цельность? – спросила я, когда бурление в животе улеглось. – И смею ли я это делать без Мэтью?
– Правильно или нет, но начатое должно быть закончено. – Изабо убрала с моего лица выбившиеся волосы. – Диана, позвони ему. Он не хотел обрекать тебя на страдания.
– Нет. – Я замотала головой. – У Мэтью хватает своих дел. А у меня есть свои.
– Тогда давай их заканчивать, – сказала Изабо.
Чиппинг-Уэстон относился к числу живописных английских деревушек, любимых авторами романов, где сюжет закручен вокруг какого-нибудь таинственного убийства. Он был похож на открытку и даже на декорации для съемок фильма. Однако сама деревушка была вполне реальной, и в ее домах с соломенными крышами жили несколько сот человек. Дома стояли вдоль узких улочек. Местные власти сохраняли право наказывать жителей за те или иные проступки. В Чиппинг-Уэстоне было два паба; так что, если вы перессорились с половиной соседей, у вас оставалось место, где можно посидеть за пинтой вечернего пива.
Усадьбу мы нашли без труда.
– Ворота открыты, – сообщил Галлоглас, хрустя костяшками пальцев.
– Как ты собираешься действовать? – спросила я. – Подбежать к двери и начать дубасить по ней кулаками? – Я выбралась из машины Леонарда. – Идем, Фиби. Здесь наверняка есть дверной звонок.
Галлоглас двинулся следом. Войдя в открытые ворота, мы обогнули круглую каменную чашу. У меня возникло подозрение, что когда-то здесь журчал фонтан. Потом его засыпали землей. Нынче там росли два дерева, листве которых были приданы очертания такс.
– Как необычно, – пробормотала Фиби, глазея на зеленые скульптуры.
Входная дверь находилась посередине фасада. С обеих сторон ее окружал ряд низких окон. Кнопки звонка не было. Посетители возвещали о себе по старинке – металлическим дверным молотком, тоже имевшим форму таксы. Молоток был довольно неумело приделан к крепкой облицовочной панели. Здание строили в елизаветинские времена. Не дав Фиби прочесть мне лекцию о надлежащем отношении к старинным домам, я приподняла железную таксу и громко ударила в дверь.
Тишина.
Я постучала вторично, уже с большей силой.
– Мы же торчим на виду у дороги! – зарычал Галлоглас. – Такой хлипкой стены я еще не видел. Через нее даже ребенок перелезет.
– Не у всех есть ров, – напомнила я. – Сомневаюсь, что Бенжамен вообще слышал о Чиппинг-Уэстоне, не говоря уже о преследовании нас.
Мои слова ничуть не убедили Галлогласа. Он продолжал с беспокойством совы озираться вокруг.
Я собиралась ударить по двери в третий раз, как она вдруг широко распахнулась. На пороге стоял человек в авиационных защитных очках. Парашютный купол покрывал его плечи на манер плаща. Возле его ног с громким лаем вертелось несколько собак.
– И где вас носило?
