Мэтью застыл на месте.
– Мэтью Клермон, если ты сдрейфишь, я буду вечно напоминать тебе об этом, – резко сказала Сара. – Передвинь свою задницу и обрежь пуповину.
– Сара, сделай это сама.
Мои плечи ощущали дрожание его рук.
– Нет. Я хочу, чтобы пуповину перерезал Мэтью, – сказала я.
Упущенная возможность потом обернется нескончаемым сожалением.
Мои слова вывели Мэтью из ступора. Вскоре он стоял на коленях рядом с доктором Шарп. Вопреки первоначальному нежеланию, как только ребенок и необходимые инструменты оказались у него в руках, его движения стали уверенными и точными. Он пережал и обрезал пуповину, передав нашу дочь доктору Шарп. Та быстро завернула ее в одеяльце и снова вручила Мэтью.
Он стоял, совершенно ошеломленный, баюкая сверток в своих могучих руках. Отцовская сила сочеталась с предельной слабостью новорожденной дочери, и в этом сочетании было что-то чудесное. Малышка прекратила плакать, зевнула и тут же завопила снова, возмущенная холодностью мира, в который пришла из теплого и уютного чрева.
– Здравствуй, новая жительница, – прошептал Мэтью. – Какая она у нас красавица, – добавил он, с благоговением глядя на меня.
– Нет, ты послушай, как она орет, – улыбнулся Маркус. – Твердая восьмерка по шкале Апгар
[48]. Вы согласны, Джейн?
– Согласна. Почему бы вам не взвесить малышку и не измерить ее рост? А мы тут немного приберем и подготовимся к рождению второго.
Мэтью вдруг осознал, что моя работа выполнена лишь наполовину. Он передал ребенка Маркусу, потом внимательно посмотрел на меня, крепко поцеловал и кивнул:
– Готова, ma lionne?
– Всегда была и буду, – ответила я и тут же стиснула зубы от новой волны резкой боли.
Через двадцать минут, в четверть первого ночи, родился наш сын. Он был крупнее и тяжелее сестры, но с такими же здоровыми легкими и звучным голосом. Мне сказали, что это очень хороший признак. Я согласилась, не зная, сохранится ли у меня то же ощущение к середине дня. В отличие от дочки, наш сын родился светловолосым, с рыжеватым оттенком.
Перерезать вторую пуповину Мэтью попросил Сару. Сам он был поглощен нашептыванием мне разной приятной чепухи, рассказывая, какая я красивая и как замечательно себя вела. Все это время он крепко держал меня за плечи.
После рождения второго ребенка меня вдруг начало трясти. Я дрожала всем телом.
– Ч-что с-со м-мной? – выстукивали мои зубы.
Мэтью снял меня с родильного стула и быстро перенес на кровать.
– Принесите малышей, – распорядился он.
Марта принесла одного, Сара – второго. Оба сучили ножками и размахивали ручками. Их личики были красно-коричневыми от недовольства. Как только сын и дочь оказались у меня на груди, дрожь прекратилась.
– Это известный недостаток родильного стула, когда на нем рождаются близнецы, – сказала сияющая доктор Шарп. – Мамочки вдруг ощущают пустоту внутри, и их начинает трясти. Но мы никак не могли позволить вам установить связь с первым ребенком, пока не появится второй и тоже не потребует внимания.
Марта оттолкнула Мэтью и ловко завернула малышей в одеяльца, даже не потревожив их. Несомненно, это была исключительно вампирская сноровка, недосягаемая для большинства акушерок вне зависимости от их опыта. Пока Марта управлялась с детьми, Сара осторожно массировала мой живот, пока из меня, сопровождаемый последней судорогой, не вышел послед.
Затем малыши перекочевали на руки к Мэтью. Сара обмывала меня. Душ, по ее словам, может подождать, пока я не окрепну и не смогу вставать. Я сомневалась, что такое время когда-нибудь наступит.
Потом они с Мартой сменили простыни. Мне даже не пришлось шевелиться. Вскоре я лежала на чистых простынях, утопая в мягких подушках. Мэтью передал мне детей. Спальня опустела.
– Не знаю, как вы, женщины, это выдерживаете, – сказал он, целуя меня в лоб.
– Это выворачивание наизнанку? – Я посмотрела на одно личико, на другое. – Сама не знаю. – У меня дрогнул голос. – Жаль, что мои родители не дожили до внуков. И Филипп тоже.
– Филипп орал бы сейчас во все горло, будя соседей, – сказал Мэтью.
– Я хочу назвать нашего сына Филиппом, – тихо сказала я; услышав это, малыш приоткрыл один глаз. – Ты не против?
– Только если нашу дочь мы назовем Ребеккой, – ответил Мэтью, гладя черноволосую головку.
Личико нашей дочери почему-то сморщилось.
– По-моему, ей не нравится.
Удивительно, как малыш, не проживший и суток, мог столь четко выражать собственное мнение.
– Если Ребекка и дальше станет возражать, у нее на выбор предостаточно имен, – сказал Мэтью. – Почти столько же, сколько крестных родителей.
– Нужно будет свести все это в таблицу, чтобы не запутаться, – сказала я, приподнимая Филиппа. – А сынок-то у нас тяжеленький.
– Они оба не хилые. Кстати, рост Филиппа – восемнадцать дюймов. – Мэтью с гордостью смотрел на сына.
– Он вырастет высоким, весь в отца, – сказала я, устраиваясь на подушке.
– И рыжеволосым в мать и бабушку, – добавил Мэтью.
Он подбросил дров в камин, затем лег рядом со мной, упираясь локтем в матрас.
– Мы потратили столько времени на поиски древних тайн и давно утерянных книг по магии. А ведь наши дети и есть настоящая алхимическая свадьба, – сказала я.
Мэтью вложил палец в ручонку Филиппа. Малыш с удивительной силой схватил его.
– Ты права, – согласился Мэтью, поворачивая ручонку сына в разные стороны. – Немножко от тебя, немножко от меня. Отчасти ведьма, отчасти вампир.
– И все наши, – резюмировала я, целуя мужа в губы.
– У меня родились дочь и сын, – сообщил Болдуину Мэтью. – Ребекка и Филипп. Оба крепкие и здоровые.
– А их мать? – спросил Болдуин.
– Диана на удивление гладко прошла все стадии родов.
У Мэтью и сейчас дрожали руки, стоило ему вспомнить о тяготах, выпавших на долю его жены.
– Мои поздравления, Мэтью. – В тоне Болдуина не было ни малейшего оттенка радости.
– Что-то случилось? – хмуро спросил Мэтью.
– Конгрегации уже известно о рождении близнецов.
– Каким образом? – насторожился Мэтью.
Должно быть, кто-то пристально следил за домом. Либо вампир с невероятно острым зрением, либо ведьма, наделенная особо острым чутьем.
– Откуда нам знать? – устало произнес Болдуин. – Они готовы приостановить обвинения против вас с Дианой в обмен на возможность осмотреть близнецов.
– Этому никогда не бывать! – заявил Мэтью, чувствуя, как в нем вспыхивает гнев.
