– Я разведу костер.
Разводить костер рядом с границей неразумно. Местность здесь равнинная, и дым будет виден за много миль. Но без огня мы не высушим одежду. И не согреемся. К тому же огонь защищает от диких собак. Риски и шансы. Такой теперь выбор, если хочешь выжить.
После того как я прислонила дверь к проему, в сарае стало темнее, но через завалившуюся внутрь стену проникает достаточно света.
И вот что я вижу: земля сухая. Сухая там, где с нас с мальчиком не стекла вода. Это значит, что крыша надежная. Три стены сарая из дерева, а четвертая из гофрированного металлического листа. Если разжечь костер возле этой, она будет держать тепло. Если.
В этом коровнике есть еще кое-что:
– Мотки колючей проволоки. На всех колючках – клочки овечьей шерсти. Значит, это все-таки не коровник. Овчарня. Давно я не видела колючую проволоку, которой огораживают овец. Та, которую я видела в последнее время, была для людей.
– Две кости. Не знаю, что за кости, но думаю, кости животных.
– Драные куски плотного полиэтилена. Скорее всего, остатки фермерских мешков.
– Саженец с корешками.
– Дверные петли.
– Какие-то плоские серые камни.
– Доски, которые, видимо, остались от обвалившихся стен.
Достаю нож и проверяю, что там с корнями у саженца. Они еще гибкие и недостаточно сухие для розжига. Кора некоторых деревьев отлично подходит для розжига, особенно березы. Мне об этом рассказал один мужчина после бунта в распределительном центре Хитроу. Его звали Фил. Но у этого саженца кора содрана. Осматриваю кости. Я не знаю, будут ли они гореть. Наверное, будут, – как мне известно, трупы людей горят. Но вот можно ли из них сделать розжиг? Переключаю внимание на овечью шерсть. Думаю, она будет просто тлеть, как человеческие волосы. Что ж, придется строгать сломанные доски.
Я тру ладони, притопываю и припрыгиваю, а потом принимаюсь за доски. Я стараюсь, чтобы щепки были тонкими, но ладони у меня еще мокрые, и щепки получаются толще, чем спички. Для хорошего розжига они должны быть тонкими, как грифель карандаша. Если бы моя одежда высохла, я бы сделала трут из ниток, но одежда еще сырая.
Дождь почти перестал, он теперь еле стучит по крыше.
Продолжаю отдирать доски. Одна из поперечных планок довольно слоистая.
Я передаю ее мальчику и говорю:
– Возьми камень и соскребай стружку для костра. Чтобы поменьше была. Понял?
Мальчик работает медленно, он целиком сосредоточился на выполнении поставленной задачи. Хороший мальчик. Умный. Его отец, наверное, был хорошим человеком. Или дед. Скорее всего, он шел с дедом.
Когда у меня скапливается целая горка сухой стружки, я переключаюсь на саженец и отрезаю от ствола несколько маленьких веток. Потом переворачиваю его и проверяю, не остались ли подходящие ветки на другой стороне. И вот тогда-то и замечаю торчащий из земли кусочек мешковины.
Фил из Хитроу говорил: «Любой материал, который можно разделить на волокна, подходит для розжига костра».
Тяну за мешковину. Она больше, чем я думала, – полметра драной мешочной ткани.
Фил говорил: «Для того, кто решил развести костер, растрепанные нитки – золотая пыль».
Я стряхиваю землю с мешковины, вставляю в нее нож и начинаю отделять нитки. Вскоре у меня в наличии целая горсть золотых нитей.
Костер развожу так, как учил Фил. Я хорошо запоминаю такие вещи. Сооружаю вигвам. Сначала тонкие, как спички, палочки, потом немного стружки, которую настрогал мальчик, а уже после этого – ветки от саженца. Оставляю между ветками пространство для воздуха и небольшое пространство у входа в вигвам для ниток мешковины.
«Это, – учил меня Фил, – называется „гнездо для трута“».
Костер готов, и я достаю огниво. Когда-то оно принадлежало Филу. Я сожалею, что пришлось его украсть, пока Фил спал, но, как я уже говорила, в нынешние времена полно оправданий для воровства. Жаль только, что Фил назвал мне свое имя. Когда не знаешь имени человека, с ним проще сделать то, что нужно сделать.
Огниво Фила – теперь мое огниво – это цилиндрический прут длиной с мой указательный палец и шириной в половину его. С одного конца в нем просверлена дырка, в которую продета петля из кожаной полоски, с ее помощью легче удерживать огниво возле запястья. Выбить ножом искру из огнива – плевое дело. Мне нравится смотреть на искры. Нравится, как нитки ловят искры и загораются.
Задвигаю загоревшееся «гнездо» внутрь вигвама.
20
Истории
Огонь занимается. Сначала появляется маленькая оранжевая вспышка в желто-черном ореоле, а потом – фонтанчик искр и первый треск загоревшихся стружек. Я стою и наблюдаю, пока не убеждаюсь в том, что «гнездо» выполнило свою работу и костер не погаснет.
Потом беру свои мокрые вещи и отжимаю их в дыру завалившейся стены. Мальчик наблюдает за мной, потом подбирает с земли свою одежду и старательно повторяет мои действия.
– Хорошо. Хороший мальчик, – неожиданно для себя говорю я, как будто я – его мама.
Его мама.
Но он плохо отжал одежду, руки-то у него не такие сильные, как у меня.
Я беру одежду мальчика и отжимаю сама:
– Вот так.
Потом подыскиваю место ближе к костру, где можно все развесить. Стенка из гофрированного металла кое-как прибита гвоздями, и некоторые из них забиты не до конца. Я использую их как крючки – рубашки подвешиваю за петли для пуговиц, а штаны за шлейки для ремня. Свою куртку наполовину вывешиваю в щель завалившейся стены. Надеюсь, ветер ее хоть как-то просушит.
Пламя костра постепенно разгорается. Мальчик инстинктивно садится рядом на корточки и протягивает руки к источнику тепла. Я замечаю, что мы оба перестали дрожать. Пока огонь пробирается сквозь более крупные ветки, нарезаю головки и листья чеснока и запихиваю все это во флягу с водой. Одно из преимуществ металлической фляги в том, что ее можно положить в костер.
Устанавливаю ее на то место, где раньше было «гнездо для трута». Крышку не завинчиваю, чтобы можно было по поднимающемуся пару поймать нужный момент. Отвар надо подогреть, но не доводить до кипения, иначе могу ошпариться, когда буду вытаскивать флягу из огня. Сарай постепенно наполняет запах теплого чеснока. Как только из горлышка начинают выплывать струйки пара, складываю вдвое оставшийся кусок мешковины и вытаскиваю флягу из костра.
– Это не просто горячая вода, это у нас чесночный чай, – говорю я мальчику. – Но пить пока нельзя. Слишком горячо.
Какое-то время сидим, вдыхаем аромат чеснока и ждем.
Мы оба практически голые. У меня кожа белая и скользкая. А вот кожа мальчика, папа, ловит отсветы от костра. Он сидит неподвижно. Одна половина его лица в тени, а другая освещена. Он напоминает бронзовую статую, которую еще не закончил ее создатель.
