Женщина отцепляет пальцы мальчика от юбки. Но делает это без злости, как будто мальчик – просто очередная помеха на ее долгом пути. Как будто ее платье зацепилось за какой-нибудь сучок или за кусок колючей проволоки. Эта сцена длится всего пару секунд, но спутник женщины успевает посмотреть через плечо и увидеть, почему она замедлила шаг. Мужчина кричит на мальчика. Я не понимаю, на каком языке. И мальчик, судя по выражению его лица, тоже не понимает. Да и на обычное ругательство это не похоже. Это похоже на крик, которым отгоняют от себя бродячих собак. После этого мужчина и женщина отворачиваются от мальчика и идут дальше.
Это ужасно действует на мальчика. Он как подкошенный опускается на тротуар и сворачивается калачиком.
Людям приходится его обходить, и это их раздражает.
– Поднимайся, – говорю я.
Мальчик не слушается. Он лежит и колотит по тротуару кулаками. Он рыдает. Но рыдает не так, как когда бил своими прекрасными камнями друг о друга. Это рыдания маленького мальчика, который захлебывается слезами. Рыдания, которые очень подходят к нагруднику, возможно подаренному мальчику мамой. А мама, возможно, носила оранжевый платок, украшенный серебряными монетами.
– Поднимайся, – повторяю я.
– Да! Вставай давай! – говорит женщина, которая пытается нас обойти. – Маленький засранец.
Женщина пробирается к крыльцу дома. Она невысокая и плотная. В руках у нее сумка, кошелек и связка ключей. Ключи от дома. Ключи к безопасности.
– Не лезьте к нему, – говорю я. – Он сам встанет, когда захочет.
На лице женщины появляется подобие улыбки.
– Баки вон там, – говорит она и тычет пальцем в сторону. – Туда мы в нашей стране выбрасываем мусор.
Женщина смеется и подходит к крыльцу, открывает дверь и захлопывает ее за собой.
48
Некрополь
Мальчик встает.
Слезы оставили грязные полоски у него на щеках. Из носа текут сопли. Я вытираю его лицо рукавом куртки. Он кажется таким маленьким, а еще – слабеньким. Хотя, возможно, он просто раздавлен случившимся. Мальчик дрожит. Я снимаю куртку и укутываю его. Куртка слишком велика для мальчика, но зато она поможет ему согреться.
– Идем, – говорю я.
Мальчик слушается. На ходу быстрее согреется. Да и мне не помешает подвигаться, а то уже мурашки на руках появились.
Идем в том же направлении, что и все. Спрашивать, куда идем, нет смысла, все равно скоро узнаем. Но я тешу себя надеждой, что цель нашего пути – кафедральный собор. Было бы так хорошо в конце путешествия снова оказаться в центре Глазго и заночевать в этом огромном мрачном здании. Собор теперь освещен, но все равно вид у него мрачный. Бабушка сказала бы: суровый. Мягкий свет от солнечных ламп не особенно влияет на черные камни. Словно собор подожгли, а эта почерневшая громада из Прошлого отказывается загораться.
Но меня интересует не только собор. Я слежу за тем, чтобы рядом не появилась какая-нибудь женщина в поблекшем платье и оранжевом платке. Прислушиваюсь – не звенят ли рядом серебряные монетки, и крепко держу мальчика за руку.
Просто на всякий случай. Хотя сама не знаю, за кого боюсь больше: за мальчика или за себя.
Мы идем.
И когда мне кажется, что я угадала и мы заночуем в соборе, людской поток поворачивает направо. А потом я понимаю то, что было очевидно с самого начала. Мы идем к некрополю.
Город мертвых.
Я много чего знаю об этом кладбище в самом центре города. Не скажу, что все эти сведения могут быть полезны.
Например:
– Здесь захоронено больше пятидесяти тысяч человек.
– Большинство похороненных – мужчины.
– На кладбище больше трех с половиной тысяч памятников.
Но не папа рассказывал мне обо всем этом. Я узнала об этом от мисс Сперри. Мисс Сперри была ведьмой. Во всяком случае, так думали все, кто учился в шестой начальной школе. Мы так думали из-за того, что мисс Сперри всегда ходила в черном, подводила глаза черным карандашом и у нее были длинные, до пояса, черные волосы. Но это не главное, что заставляло нас так думать. Главное – это то, что она зимой и летом ходила в черных кружевных митенках. Кружева были чудесные, они обтягивали кисти мисс Сперри, словно паутина. Мисс Сперри была не только нашей учительницей, она еще сама себя назначила гидом по некрополю и каждый год водила нас туда на экскурсии. Она много рассказывала о растениях и символах. Ее мало кто слушал, но я слушала. Например, я запомнила, что осина символизирует скорбь, а выгравированные на многих надгробиях венки означают «победу над смертью». Когда я ребенком смотрела на все эти могилы и сознавала, сколько людей здесь похоронено, выражение «победа над смертью» звучало для меня не очень убедительно.
Но теперь, глядя на них, я, кажется, понимаю, что имела в виду мисс Сперри. Город мертвых наводнен живыми людьми.
49
Могила Колина Данлопа
У ворот в некрополь растет вишня. Она цветет. Вернее, только-только отцвела. Но, папа, она все равно прекрасна, пусть даже ветер раскидал по тропинкам почти все ее розовые лепестки. В темноте они кажутся белыми.
А сейчас уже темно.
Перед нами возвышается холм. По склонам холма ярусами поднимаются ряды захоронений: на фоне неба вырисовываются черные силуэты обелисков и статуй, башни, купола, минареты (они бы лучше смотрелись в Судане, а не здесь, в Шотландии), а еще кресты и двускатные крыши склепов.
У меня в ушах звучит голос мисс Сперри:
«А теперь держитесь ближе друг к другу. Здесь легко потеряться».
Потеряться действительно было легко, даже притом, что мисс Сперри всегда раздавала нам карты. Тропинки некрополя петляют. Кажется, что они идут по кругу, но ты никогда не возвращаешься в то место, откуда начала. Помню, как-то я мысленно взяла для себя за ориентир одно надгробие, а оно исчезло за поворотом и без следа скрылось за горизонтом. И дело было днем – мисс Сперри приводила нас туда только в светлое время суток. Она любила некрополь. Мне же он казался мрачным и пустынным.
Теперь это кладбище не назовешь пустынным. Некрополь заселили люди. Они превратили захоронения в жилища. Соорудили навесы, прицепив брезент к каменным мечам статуй и крыльям ангелов на надгробиях. Выломали двери склепов и расположились под их крышами. Кое-где они поодиночке лежат на надгробных плитах, но в основном держатся группами. Все готовятся к ночи. У кого-то есть одеяла, кому-то совсем нечем укрыться. Интересно, сколько времени они живут в этом городке тентов?
Единственные источники освещения здесь – это редкие пятна экранов солярных телефонов и разбросанные тут и там костры. Свет от огня мерцает на лицах собравшихся вокруг костра людей. Иногда я чую запах мяса, но знать, что за мясо они варят, совсем не хочется. Я рада, что у меня за пазухой есть узелок с цыпленком мальчика. Сегодня нам точно не придется добывать себе еду.
