Может быть, он не верит в то, что я смогу выполнить данное обещание. Может, думает, что я его обманываю. Что я выдумываю, как сказала бы бабушка.
Просто необдуманное обещание какой-то сказочной королевы из Прошлого.
94
Девятая страница
Из распределительного центра Скитби прислали мой глобальный паспорт. Бабушка забрала его в Ламлаше и привезла домой.
– Тебе надо начать это заполнять, – говорит она, открыв паспорт на девятой странице.
Очевидно, закон позволяет четырнадцатилетним обвиняемым заранее вносить туда записи о себе. Предварительный кредит, по словам бабушки, будет использован как смягчающее обстоятельство в принятии решения о количестве моих лет жизни. То, что я там напишу, говорит бабушка, может существенно смягчить мой приговор. Это вдобавок к тому, что мне, как несовершеннолетней, по закону полагается сокращение приговора на семь лет.
Я сижу в своей комнате и смотрю на пустой лист бумаги. Смотрю на него уже довольно давно. За это время Питер успел вывести лодку в море, сделать все свои дела и вернуться обратно. Я наблюдаю за тем, как он убирает и крепит лодку, а потом идет к берегу, и пытаюсь представить, что написано на страницах его глобального кредита.
Наверное, что-то вроде этого:
Питер умеет управлять лодкой;
Питер умеет чинить мотор;
Питер умеет ловить рыбу;
Питер занимается доставкой на острове.
Все это может быть подтверждено, все это может приносить пользу бабушкиному сообществу на острове.
Вряд ли там написано:
у Питера широкие бронзовые плечи;
у Питера серые глаза с желтыми крапинками вокруг зрачков, от которых бывает зуминг;
Питер наблюдает за небом и ждет красно-золотой закат;
Питер понимает время;
Питер немного похож на папу – он добрый и доверчивый.
Я не имгрим и не судья из Ламлаша и никогда ими не стану. Но если бы такое вдруг случилось, я бы все сделала по-другому. Я бы раздала людям камни и спросила: могут ли они объяснить что-то с помощью кусочка угля? Я бы уложила их под звездный зонтик, а потом спросила: изменилось ли их отношение к жизни? А когда они соберутся вынести приговор, я попрошу их пройти десять тысяч километров, просто чтобы убедиться в том, что их решение окончательное. Я бы ценила то, что нельзя проштамповать или верифицировать. Честно говоря, я бы вообще исключила все, что можно без особого труда оценить или измерить в баллах. Я бы выбросила чернила и штампы, отказалась бы от правил и норм. И после этого я могла бы надеяться на то, что на планете больше таких людей, как папа и Питер, как… я.
Да, с этим будут проблемы. Это точно.
– Как успехи? – спрашивает бабушка, зайдя в комнату.
– Думаю.
Когда она уходит, я начинаю думать о мальчике. Что бы я написала на его кредитных страницах? Я могу заполнять их до бесконечности. Я бы писала не то, что предусмотрено правилами и нормами, а настоящее.
Я могла бы рассказать:
о том, какой он умный и целеустремленный. Как он шел за мной в тот день, когда я пыталась его оставить;
о его способности прощать и забывать. О том, что он ни разу меня не упрекнул за то, что я ушла. За то, что орала на него и ударила. Я ударила его по голове;
о его стойкости. О том, что он никогда не сдается. Несмотря ни на какие расстояния и не обращая внимания на израненные в кровь ноги;
о его надеждах и мечтах. О том, как он в сарае нарисовал на камнях цветы и звезды и подарил мне эти камни;
о его находчивости и храбрости. О том, как он в распределительном центре, чтобы мы могли снова быть вместе, стал голодать и нарисовал картинку со сколотым зубом;
о его внимательности и доброте. О том, как он вернул свое одеяло мисс Сперри, потому что оно могло понадобиться кому-то больше, чем ему;
о его умении искренне радоваться. О том, как он смеялся на реке. Как он смеялся даже с моей бабушкой. О его прекрасной улыбке со сколотым зубом.
Это лишь немногое из того, что я написала бы в глобальном паспорте мальчика. Я бы, наверное, исписала все страницы и вкладыш бы весь заполнила. А в конце оставила бы место и написала:
«Это те качества, которыми должны обладать граждане нашей страны. Вы согласны со мной?»
– Все еще ничего? – поинтересовалась бабушка с наступлением сумерек.
Ничего.
95
Сожжение
В эту ночь мне снится Питер.
Я так хочу его увидеть, что мне становится плевать на чип. Меня даже возбуждает мысль о том, что я подойду к нему достаточно близко, чтобы получить электрический разряд. Током ударит меня. Ударит его. Мы ведь все равно чувствуем что-то похожее внутри. Разве нет? Искры и покалывание. Что из того, что мы еще не чувствовали, заставят нас почувствовать власти?
И я выхожу из дома. Действие в моем сне происходит в середине дня. Питер на лодке, он занят и сначала меня не замечает. Меня это устраивает, потому что я хочу проверить, насколько близко смогу подойти, прежде чем мы оба получим электрический разряд. Прежде чем кровь начнет закипать у нас в венах.
Открываю ворота бабушкиного сада. Перехожу дорогу. Иду в гавань. Чувствую, как нарастает возбуждение. Но это моя реакция, чип не реагирует. Может, я неправильно рассчитала дистанцию? Или лодка Питера стоит чуть дальше, чем обычно?
Тридцать метров.
Двадцать.
Продолжаю идти.
До лодки остается меньше двадцати метров. Но я ничего не чувствую. И Питер явно ничего не чувствует, потому что он продолжает заниматься своими делами в рубке. Прохожу мимо болларда.
Пятнадцать метров.
Дистанция сокращается.
Лодка стоит в центре гавани, но она пришвартована к болларду, так что я могу потянуть за канат и притянуть ее и Питера к себе. Я так и делаю.
Теперь, когда лодка дернулась, Питер меня наконец замечает. Он оборачивается и улыбается.
Какие у него красивые губы.
Я притягиваю его к себе. Жду, когда услышу шипение и кровь начнет закипать в венах. Может, они ошиблись при установке дистанции? Два метра все-таки не двадцать. Питер стоит на палубе и продолжает улыбаться, пока я притягиваю к себе лодку.
Он уже так близко, что я могу до него дотронуться. Я протягиваю руку и…
Бах!
Питер взрывается. Питер превращается в огненный шар. Он плавится и горит. Его лицо стекает по черепу.
А я в порядке. Со мной вообще ничего не происходит.
Я стою рядом с боллардом целая и невредимая, с обгоревшим концом каната в руке, и наблюдаю за тем, как Питер…
