– Ты – Элизабет, – промолвил он. – Да, это твое имя, но не только. Это еще и твоя душа.
И тогда я поняла. Он не мог назвать своего имени, ибо он – никто, он – Эрлькёниг. Древний закон выпотрошил его, завладел именем и сущностью. Пустынное пространство внутри него, то, где находился юноша-аскет, мучительно требовало заполнения.
– Я – Элизабет, – сказала я, – однако Элизабет – лишь имя, оболочка, которую я наполняю собой. А у тебя было слово, я могу судить об этом по отголоскам.
Не знаю, почему я так настойчиво хотела узнать его имя. Какая мне разница? Для меня он – Эрлькёниг, Король гоблинов, mein Herr. Тем не менее, это лишь титулы, коих он был удостоен, с коими он себя не соотносил. Мне была нужна та его часть, которая не принадлежала Подземному миру, но связывала с миром верхним. Со смертным, человеком, которым он некогда был, которым мог бы быть… рядом со мной.
– Его уже нет, – сказал он. – Оно утеряно навсегда. Забыто.
Мы долго молчали. Я крепко прижала к груди это молчание. Его имя забыто, но не утеряно.
– Итак, – наконец произнес Король гоблинов, – ты принимаешь мою плату? – Он протянул мне руки ладонями вверх.
Нет, такая плата меня не устраивала, однако мне пришлось смириться.
– Да. Раунд закончен, – сказала я и накрыла протянутые руки своими ладонями.
– Хорошо. – В его улыбке появился холод. – Теперь я задам тебе пять вопросов, Элизабет, а ты должна дать правдивый ответ или уплатить назначенную цену.
Я кивнула.
– Почему ты не продолжаешь работу над сонатой?
Я поморщилась. Соната Брачной ночи – нашей брачной ночи. Первая часть готова, а за вторую я даже не бралась. Наши вечера проходили под музыку, но не под мою.
– Не знаю.
– Так не годится.
– Это правда.
Король гоблинов выгнул бровь, показывая, что не принимает ответ.
– Не знаю, – повторила я. – Не то чтобы я не предпринимала усилий. Я хотела завершить сонату, создать законченное произведение, в котором будет звучать мой голос, которое весь мир признает моим. Но каждый раз, когда я садилась за инструмент и нажимала клавиши, у меня ничего не выходило. – Я… не могу продолжать. Не представляю, куда двигаться дальше, как будто музыка внутри меня… умерла.
Король гоблинов недоверчиво прищурился. Увы, другого ответа я дать не могла. Он внимательно посмотрел на меня, но дальнейших объяснений не потребовал, а просто задал следующий вопрос.
– По чему в верхнем мире ты скучаешь сильнее всего?
Я резко втянула воздух. Напускное безразличие, застывшее на лице Короля гоблинов, мешало мне понять, чего он хочет. Поиздеваться надо мной? Посочувствовать? Или это простое любопытство?
– Мне не хватает многого, – прерывающимся голосом сказала я. – А почему ты спрашиваешь?
– Элизабет, твоя очередь задавать вопросы закончилась. Говори правду или плати.
Я отвернулась в сторону. Почему-то не находила смелости смотреть на мужа.
– Я скучаю по солнечному свету, снегу, по стуку веток в стекло во время дождя. Хочу жарким летним днем стоять у камина и чувствовать, как по спине стекают капельки пота, а потом вдруг ощутить приятную прохладу ветерка, ворвавшегося в комнату через окошко. – Мой взгляд упал на поднос с клубникой. – Мне не хватает острого, пряного вкуса лимонной травы, хмельного аромата пива. – В глазах щипало, но я не плакала. Не могла. Во мне не осталось слез, горло обжигали сухие рыдания. – Я скучаю по самым неожиданным вещам: по резкому, мускусному запаху переполненной гостиницы, запахам кожаной обуви, засушенных цветов, мокрой шерсти, по мужчинам, женщинам, детям. – Я коротко рассмеялась. – По людям. Я соскучилась по людям.
Король гоблинов молчал. Я по-прежнему не находила в себе мужества смотреть ему в лицо, и в эту минуту связью между нами служили только соединенные руки.
– Если бы ты могла, – тихо сказал он, – если бы это было возможно, ты покинула бы Подземный мир?
На этот раз руки отдернула я. Не хотела, чтобы он заметил, как они дрожат.
– Нет.
– Лгунья, – почти прорычал он.
Я расправила плечи, собралась с духом и посмотрела ему в глаза. Губы Короля гоблинов кривились в насмешливой улыбке, однако взгляд был печален.
– Здесь, внизу, я нашла себя, – сказала я. – Здесь для меня достаточно места. Это подарок, на который я не рассчитывала, и оттого им дорожу.
– Это не подарок, – Король гоблинов протянул мне поднос с клубникой. Я выбрала самую крупную и спелую ягоду. – Это всего лишь утешительный приз.
Он встал.
– Куда ты?
– Игра окончена. Я устал.
– Значит, ты принимаешь мой ответ?
Он посмотрел на большую красную ягоду в моих пальцах.
– Нет.
– И чего же ты потребуешь в уплату?
Его нижняя челюсть окаменела.
– Доешь клубнику, Элизабет. Это и будет расплатой.
Я удивилась, но послушно выполнила приказ и чуть не поперхнулась: я словно жевала бумагу!
Я смотрела на спелую, мясистую ягоду, сок которой стекал по моим пальцам. Я еще чувствовала ее сладкий аромат, обещавший наслаждение, но, утратив вкус, клубника превратилась в простое сочетание мякоти и зернистой кожицы. Меня едва не стошнило.
Король гоблинов молча наблюдал, как я поглощала одну безвкусную ягоду за другой, уплачивая названную цену.
Проход
– У меня для вас подарок.
Это снова был подменыш, тот самый, с которым я разговаривала на берегу Подземного озера. Я опять пришла туда тайком от своих камеристок. Убивая бесконечные часы, я часто испытывала полную апатию – не могла ни сочинять, ни играть на клавире, ни есть. Я исхудала так, что проступили ребра, щеки запали, и кожа обтягивала череп, как у мертвеца. Пища потеряла всю свою привлекательность. Принося мне обед, Колютик непременно злорадствовала по этому поводу. Чтобы не доставлять ей лишнего удовольствия, я засовывала в себя еду, хотя и с большим трудом.
В ладонях подменыша, сложенных чашечкой, что-то лежало, и он бережно протягивал мне это, как некую драгоценность или крохотного птенчика.
– Еще один?
Он кивнул. Ладони раскрылись, словно цветок, явив кровавое месиво. Я охнула. Подменыш смотрел на меня, склонив голову, взгляд его круглых черных глаз был лишен всякого выражения. До меня наконец дошло, что в руках он держит не умирающее существо, а горсть клубники, мятой и давленой.
– А, – коротко выдохнула я, – спасибо.
– Это не от меня. От той лучезарной девы.
Кете. Лучезарная дева. Мои губы тронула улыбка, первая за долгое время, а дух, угасший, омертвелый дух, встрепенулся к жизни.
