– Да, – произношу я, весьма смутно представляя, на что соглашаюсь. – Да, можно.
Он тяжело вздыхает. Его глаза – невероятные, сияющие звезды двух разных цветов; впервые за все время в них исчез многовековой холод. Груз бессмертия, нескончаемого безразличия. Он сбросил этот груз, перевесил на меня. Он улыбается.
Я начинаю понимать, что доверие, которым он меня наделил, есть мощная сила. Не только Королева гоблинов способна подчинять окружающих своей воле, я тоже это могу. Я, Элизабет, целиком и полностью.
– Подойди ко мне, – говорю я наконец и протягиваю руку. – Подойди и следуй за мной к свету.
Он берет меня за руку, я веду его в спальню, там заключаю в объятья, и мы вместе падаем на кровать. Мы лежим. Я – Элизабет, смертная, живая, теплая. Он уже не Король гоблинов, он мой супруг, мужчина за маской легенды. Всякое притворство отброшено, мы взираем друг на друга, обнаженные телом, разумом и душой.
Я целую его. Он отвечает на поцелуй. Губы и языки порхают в танце-знакомстве, мы вместе разучиваем па. Я по-прежнему ощущаю внутренний голод, потребность быть заполненной – заполненной им, – но сейчас наслаждаюсь моментом, сладостью этого сближения.
Мы сливаемся воедино.
На этот раз я не бегу от себя, не бросаю его. Мое чувство собственного «я» рассыпается на кусочки, но я полностью в себе. Мой разум стерт. Tabula rasa. Чистый лист. Он переписал меня от начала до конца. Я заново создаю себя, я – одно сплошное откровение.
Смутно осознаю, что Король гоблинов шепотом повторяет мое имя, словно мантру, словно молитву по четкам. Четки – его губы.
– Элизабет. Элизабет. Элизабет.
– Да, – отзываюсь я. Я здесь. Наконец-то я здесь.
Я – ритм, он – мелодия. Я исполняю партию basso continuo, он импровизирует.
– Да, – шепчу я ему на ухо. – Да.
Когда он возвращается, мы все так же лежим вместе. Наши грудные клетки вздымаются все реже, сумасшедший стук сердец замедляется, бурный прилив крови отступает. Меня охватывает слабость, каждая по́ра источает глубокий покой и удовлетворение. Он чуть меняет положение, я устраиваюсь у него под мышкой, утыкаюсь носом в поросль на груди, на удивление мягкую.
Мы молчим, я начинаю покачиваться на волнах дремоты. Неизбежно, неотвратимо погружаюсь в сон. Но прежде, чем рухнуть в забытье, слышу четыре слова – свою погибель.
– Я люблю тебя, Элизабет.
Я крепче прижимаю его к себе, хотя сердце мое разрывается на части.
– Клянусь Богом, я тебя так люблю.
Легенда о храброй деве
– Расскажи мне историю, – сказала я.
Мы с Королем гоблинов лежали в объятьях друг друга, сердце к сердцу. Его пальцы ласково погладили мое предплечье, скользнули вверх к плечу и опустились к ложбинке между грудями.
– М-м-м?
– Расскажи мне историю, – повторила я.
– Какую?
– Из тех, что рассказывают на ночь. И пусть у нее будет счастливый конец.
Он дернулся от смеха.
– Хочешь услышать что-то конкретное?
Я замялась, потом смущенно произнесла:
– Ты знаешь правдивую историю о храброй деве?
После долгой паузы он сказал:
– Да, знаю. Но лишь как сказку, легенду, сложенную из обрывков воспоминаний, и услышанных, и затверженных.
– Разве это не твоя история?
Пауза.
– Нет.
– Разве она не принадлежит Эрлькёнигу?
– Эрлькёнигу – да, но не мне, – покачал головой Король гоблинов.
Но не мне. Он впервые провел столь четкую границу между собой и Эрлькёнигом, между человеком, которым был, и мифом, которым стал.
Я теснее прижалась к нему, слушая равномерный стук в груди, притворяясь, что это сердце простого смертного, что оно бьется в такт с моим и с каждым ударом отсчитывает время: его секунды – мои часы, его минуты – мои года.
– Давным-давно, – начал он, – был на свете славный король, и жил он в Подземном мире.
Я смежила веки.
– Король этот правил живыми и мертвыми. Каждую весну он возрождал жизнь на земле, а каждую осень забирал ее. Шли годы, король состарился и обессилел. Осень наступала все раньше и раньше, весна приходила все позже и позже и в конце концов не пришла совсем. – Рассказчик понизил голос. – Верхний мир застыл в оцепенении, и его обитателям пришлось очень тяжко…
Перед моими глазами встал недавний яркий образ: летняя зелень в Роще гоблинов покрывается коркой льда. Я поежилась.
– И вот одна храбрая дева отважилась спуститься в Подземный мир, – продолжал Король гоблинов, – дабы умолить правителя вернуть весну. В обмен на это она предложила свою жизнь. «Моя жизнь – за жизнь моего народа», – сказала она.
Слезы обожгли мне ресницы. Услышав эту историю в первый раз, я сочла ее красивой, возвышенной легендой о мучениках и жертвенности. Однако теперь, когда я познала истинную цену своей жизни, история причинила мне боль. Я вела себя не благородно и возвышенно, а эгоистично. Я хотела жить.
– Эрлькёниг почуял в ней огонь, – повествовал Король гоблинов, – и захотел обогреться. Он так долго существовал в ледяном холоде, что уже позабыл, что такое свет и тепло, и что вообще хорошего есть в мире. Она была солнцем, а он – землей, в оттепель просыпающейся от зимнего сна. Она предложила ему свою руку, и он ухватился за нее, как тонущий хватается за спасательный круг, и держался за эту руку изо всех сил. Вместе они медленно, но верно пробудили мир. – Король гоблинов умолк, точно раздумывая, какие слова подобрать. – Видишь ли, быть подземным королем нелегко. Управлять сменой сезонов с каждым годом все труднее, ибо чем больше время отдаляет тебя от жизни и любви, тем меньше человеческого в тебе остается. А чтобы возродить мир к жизни, требуется любовь.
– Как это?
– Нужно любить землю и людей, которые на ней живут. Любовь – это мост между мирами, только она вращает колесо жизни.
Я вспомнила, что сказала мне Колютик: «Покуда у тебя есть причина любить…»
– А что было потом? – Я провела пальцем по шраму на груди Короля гоблинов, размышляя о том, откуда он взялся.
– А потом Эрлькёниг влюбился.
Я ждала окончания истории, но тишина, повисшая между нами, ширилась и становилась более напряженной. Не в силах терпеть, я первой нарушила ее, задав вопрос:
– И что?
– Знаешь, честно говоря, я вряд ли сумею придумать для этой истории счастливый конец, – признался Король гоблинов. – В конце концов, не все ли сказки кончаются одинаково: «И с тех пор они жили долго и счастливо»?
Счастливый конец. Возможно, мне лишь казалось, но в ушах у меня стоял голос Веточки: «Их любовь стала мостом, связующим миры, по нему они и перешли». Неужели храбрая дева не могла освободить Короля гоблинов? Неужели ее любви не хватило, чтобы соединить миры? Mein Herr не был первым, не будет он и последним.
