– Но это начало, верно? – С этого и начался путь убийства, но на лице Новы не было сожаления. – Что тебе сделали эти двое?
Нова посмотрела на них безо всяких эмоций, словно они и вправду не более чем камни, образующие тропинку. Затем указала на одного.
– Этот меня продал. – На второго. – Этот меня купил.
Она не произносила слов «отец» и «муж», но это знание передалось Сарай через медиум сновидения.
Отец Новы продал ее старику, когда она была моложе Сарай.
– Мне очень жаль, – сказала девушка, ее желудок связало узлом от мучительного сочувствия.
Под ее чутким взором Нова сняла капюшон и диадему. Кожа мгновенно потеряла голубизну – и приобрела не теплый смуглый оттенок, как у Спэрроу, а стала такой бледной, какой Сарай еще никогда не встречала – молочной, цвета слоновой кости; в сочетании со светлыми волосами она стала будто выбеленной, как кусочек выгоревшей на солнце кости. Даже губы побледнели. Единственное, что выделялось на ее лице, это карие глаза – блестящие, как влажные речные камешки.
– Не так, как им, – ответила Нова, кивнув на лед. – Я не могла позволить им жить. – Подняла диадему. – Мне нельзя сохранять голубой цвет в Таргае. Нужно потускнеть, но они убили бы меня на месте, как только я бы потеряла силу.
– Твой родной отец? – спросила Сарай, вспоминая об Эрил-Фейне и собственных тревогах о том, как он поступит, когда узнает о ее существовании.
Нова пожала плечами. Когда она заговорила, то голос звучал отстраненно:
– Здесь никто никого не любит. Просто трутся друг об друга, как галька в мешке.
– Но ты любила Кору, – ласково произнесла Сарай.
Любила. В ту же секунду как Сарай произнесла слово в прошедшем времени, лед под ее ногами оглушительно затрещал и разверзнулся, словно очередные челюсти, жаждущие поглотить все вокруг. Пришлось взмыть в воздух и не опускаться. На это потребовалось куда больше усилий, чем обычно, – поверить, что она может парить, а не упасть в эту щель. Аура сна напоминала груз, притягивающий ее за ноги, и когда Сарай осмелилась опустить взгляд, то увидела всех мертвецов, собравшихся вместе, как мусор во время прилива.
Каким-то чудом Нова продолжала стоять на месте, пальцы ее ног торчали над самым краем льда – тонким, как бумага. Она смотрела на Сарай. Зрачки расширились и источали злобу вперемешку с безумством.
– Я люблю Кору, – грубо поправила Нова. – И найду ее, а если попытаешься мне помешать, то присоединишься к остальным. – Она указала на трупы.
По спине Сарай побежал холодок, не имеющий никакого отношения к морозу. Может, это сцена из молодости Новы, и это место – ее исток, но когда она произносила угрозу, ее глаза выглядели отнюдь не юными. В них читалось все: многие годы поисков, неудач и веры… веры во что? Что она спасет сестру, даже когда не осталось ни клочка надежды, не говоря уж о веревке уверенности, за которую можно ухватиться и идти во тьму. Подобная вера, не вкушавшая искренней надежды на протяжении столетий, а питавшаяся более мрачными чувствами – одиночеством, отчаянием, – не может просто испариться, встретившись со своим концом. Она не примирится и не адаптируется. А просто продолжит свое существование, несмотря на доводы рассудка, и всегда будет ему только перечить.
Кора мертва.
Правда уничтожит Нову. Ее разум превратил эту правду в размытое пятно, как то, что Сарай видела во сне Миньи. Но правда всегда находит способ просочиться наружу. Наш разум не может стереть воспоминание. Только утаить, а сокрытые события не пропадают.
Сарай вдруг осознала, что вера Новы похожа на этот лед: хрупкая, тонкая, единственное, что не дает ей погрузиться в собственные черные глубины. Вслед за холодком по спине Сарай побежала искра паники. Все их жизни зависят от этого льда, но он не выдержит такой тяжести.
Нова стояла в полушаге от безумия. Сарай чувствовала это в каждой трещинке льда, в притяжении темных вод, будто бы само море звало ее по имени.
Девушка спешно подкормила сновидение своей волей, заморозила лед, укрепила, успокоила, словно могла тем самым укрепить и успокоить то, что разрушалось внутри Новы. Если бы только она могла. Вот ее мать могла, но не стала бы этого делать.
А что может Сарай? У нее имелся собственный арсенал кошмаров. Если бы она хотела ускорить сумасшествие Новы, то имела все подручные для этого средства. Но она больше не хотела быть Музой ночных кошмаров. А кем? Ей вспомнились слова Лазло, сказанные перед тем, как она во второй раз проникла во сны Миньи: «Ты не пытаешься одолеть Минью. Помни об этом. Ты пытаешься помочь ей одолеть ее кошмар».
Но как одолеть кошмар, который является простой истиной?
– Я не собираюсь тебе мешать, – сказала она Нове, пытаясь сохранить спокойствие в голосе, даже когда под ногами начал дробиться лед.
Сон Миньи напомнил ей о том, как бесполезно менять ход событий, когда страх проделал столь глубокую траншею. Нужно попробовать что-то другое. Ей стало жаль, что Лазло не может помочь. Как бы он поступил, задумалась Сарай, и в ту же секунду ей пришел ответ, а сон заколебался и видоизменился. Белый ледяной пейзаж исчез, и они с Новой переместились в амфитеатр Плача.
Нет, не Плача, и не в том виде, в каком Сарай видела его последний раз, полного воинов и призраков. Это оказался Плач мечтателя – место, построенное на сказках, стремлениях и чудесах, которое можно обнаружить только в сознании Лазло – и Сарай. Раньше он всегда переносил ее в это место с помощью своей воли. Но на сей раз она попала сюда своими силами.
– Где мы? – требовательно спросила Нова. Теперь на ней были не вещи для морозной погоды, а маслянисто-черный костюм с броней из мезартиума.
– В безопасном месте, – ответила Сарай.
Вот какой ответ пришел ей в голову. Вот что сделал бы Лазло – делал, неоднократно. Библиотека, берег реки, отцовский дом и, самое главное, Плач мечтателя – с его крылотворцами, чайными и чудесами. Он привел ее в безопасность.
– Их не существует, – фыркнула Нова, и Сарай почувствовала, как земля уходит из-под ног, а также осознала, что они не оставили лед позади. – Если ты еще этого не поняла, то скоро поймешь.
Таков урок долгой жизни Новы: безопасных мест не существует. Или же, быть может, есть одно, подумала Сарай. И снова изменила сон.
Разумеется, пол из мезартиума значительно тверже льда. Она привела Нову домой – вернее, в свой дом, который Нова украла, – в ту самую комнату, в которой они находились наяву.
В реальности Нова спала на стуле Миньи, а Сарай легонько прикасалась к задней части ее шеи. Во сне они стояли под одной из арок и смотрели на сад. Не было ни гигантских белых стеблей, ни низко висящей серой дымки. Вдалеке восходило солнце. Какое солнце, в каком мире – не имеет значения. Они не могли увидеть отсюда землю, только сливы у балюстрады и облака, напоминающие сладкую вату.
– Так лучше? – спросила Сарай.
