Лазло сжал челюсти, дабы неблагоразумные слова не сорвались с уст. Выдохнул сквозь стиснутые зубы. Кулаки тоже напряглись, но его тело не могло сдержать столько ярости, а Лазло пока не осознал, что он больше не простой человек. Границы его сущности изменились. Он был из плоти и крови, костей и духа, а теперь еще и металла.
Разалас взревел. Мерзкое чудище, которое принадлежало Скатису, теперь повиновалось Лазло и обрело былое величие. Наполовину спектрал, наполовину равид, оно было гладким и сильным, с крупными зеркально-чистыми металлическими рогами, а мех из мезартиума казался плюшевым при прикосновении. Лазло не хотел, чтобы он рычал, но теперь зверь стал его продолжением, и когда юноша сжал челюсти, пасть Разаласа открылась. До чего мощный звук… Когда существо взревело в городе, звук источал чистую муку. Сейчас же стал воплощением гнева, от которого содрогнулась вся цитадель.
Минья ощутила эту вибрацию и даже не моргнула. Девочка знала, чья ярость тут поистине имеет значение, как знал и Лазло.
– Я не разговариваю на зверином, – сказала она, когда рев затих, – но, надеюсь, это был не отказ. – Ее голос оставался спокойным, даже скучающим. – Полагаю, ты помнишь правило. В конце концов, оно всего одно.
Ты делаешь все как я скажу, или я отпущу ее душу.
– Я помню, – ответил Лазло.
Теперь Сарай расположилась сбоку от Миньи, неподвижная, как доска. Девушка зависла в воздухе, словно подвешенная на крючок. В ее глазах ясно читались ужас и беспомощность, и Лазло уверился, что момент настал – невозможный выбор между любимой девушкой и целым городом. Уши наполнил рев. Он поднял руки.
– Не причиняй ей вреда.
– Не заставляй меня причинять ей вред, – парировала Минья.
Из-за спины Лазло раздался какой-то звук. Это был резкий вдох, похожий на всхлип, хоть и тихий, и он проделал паутинистую трещину в атмосфере угрозы. Минья покосилась на других божьих отпрысков. Руби, Спэрроу и Ферал по-прежнему не оправились от шока. Скачок цитадели, падение Сарай, возвращение ее трупа этим незнакомцем. Одно потрясение накладывалось на другое, а теперь это.
– Что ты делаешь? – с недоверием спросила Спэрроу, глядя на Минью испуганными глазами. – Ты не можешь… использовать Сарай.
– Определенно могу, – ответила Минья, и в качестве доказательства заставила Сарай кивнуть.
Выглядело это жутко, как быстрый рывок, а не кивок головой, и все это время глаза Сарай взывали к ним с мольбой. Это единственный недостаток в даре Миньи: она не могла скрыть страх в глазах своих рабов. Или же просто предпочитала оставлять его на виду.
Из горла Спэрроу вырвался еще один всхлип.
– Прекрати! – вскрикнула она.
Девушка вышла вперед, намереваясь отобрать Сарай у Миньи – хотя не могла это сделать, – но резко остановилась перед трупом, что лежал поперек дороги. Она могла обойти или переступить через него, но Спэрроу замерла и опустила глаза. Когда Лазло положил тело на землю, она видела его только с противоположной части террасы. Вблизи же жестокая реальность схватила ее за горло. Руби с Фералом тоже подошли и посмотрели на него. Руби расплакалась.
Сарай пронзило насквозь. Рана находилась прямо в центре груди – безобразное пустое отверстие. Поскольку девушка висела головой вниз, кровь стекла по шее в волосы и впиталась в них. У висков и на макушке они по-прежнему были каштановыми, но длинные кудри стали темными, как вино, и слиплись воедино.
Троица переводила взгляд с Сарай на Сарай и обратно – с тела на призрака и с призрака на тело, – пытаясь совместить их. На призраке была та же розовая сорочка, что и на теле, хоть и без пятен крови, и в нем не зияла рана. Глаза призрака оставались открыты; у тела они были закрыты. Лазло опустил веки поцелуем, когда положил труп Сарай на землю, но его нельзя было назвать умиротворенным. Ни тело, ни призрака – одно безжизненное и отвергнутое, а другой зависшей в воздухе, словно пешка в коварной игре.
– Она мертва, Минья, – сказала Спэрроу, и по ее щекам потекли слезы. – Сарай мертва.
– Я в курсе, спасибо, – фыркнула девочка.
– Точно? – отозвался Ферал. – Ты ведь называешь это игрой. – Его собственный голос звучал слишком пискляво на фоне голоса этого незнакомца. Юноша подсознательно понизил его, пытаясь соответствовать мужественному баритону Лазло. – Взгляни на нее, Минья, – парень указал на тело. – Это не игра. Это смерть.
Минья взглянула, но если Ферал надеялся на какую-то реакцию, то остался разочарованным.
– Думаешь, я не знаю, что такое смерть? – спросила Минья, и ее губы изогнулись в ухмылке.
О, она знала. Когда ей было шесть, все знакомые ей люди были жестоко убиты, кроме четырех младенцев, которых она успела вовремя спасти. Смерть сделала ее такой: этим неестественным ребенком, который отказывался расти, помнил все и ничего не прощал.
– Минья! – взмолилась Руби. – Отпусти ее.
Лазло не мог знать, насколько это противоестественный протест. На такое решалась только Сарай, а теперь, разумеется, она не могла этого сделать, поэтому ребята поступили так, как поступила бы она, и подарили свои голоса ей, выпуская слова маленькими порывами сбитого дыхания. Их щеки вспыхнули фиолетовым. Они чувствовали себя одновременно испуганными и освобожденными, словно открыли дверь, которую никогда не осмеливались тронуть. Лазло ждал, благодарный за их вмешательство, и молился, что Минья прислушается.
– Хотите, чтобы я ее отпустила? – поинтересовалась девочка с вызывающим блеском в глазах.
– Нет… – быстро выкрикнул Лазло, догадавшись о ее намерении отпустить душу Сарай, чтобы та растворилась в мировом пространстве.
Все как в сказке: неверно сформулированное желание оборачивается против просителя.
– Ты знаешь, что я имела в виду, – нетерпеливо сказала Руби. – Мы – одна семья. Мы не порабощаем друг друга.
– Ты не порабощаешь, потому что не можешь, – отчеканила Минья.
– Я бы не стала этого делать, даже если бы могла, – возразила Руби… довольно неубедительно, если говорить откровенно.
– Мы не используем магию друг на друге, – подал голос Ферал. – Это твое правило.
Минья заставила их поклясться, когда они были еще совсем детьми. Они прижали руки к сердцам, давая обещание, и соблюдали это правило – периодические дождевые тучи или сожженные кровати не в счет.
Минья посмотрела на них, собравшихся вокруг незнакомца. Все будто выстроились против нее. Затем медленно ответила, словно рассказывала идиотам об очевидных вещах:
– Если бы я не использовала на ней магию, она бы исчезла.
– Так используй ее для Сарай, а не против нее, – взмолилась Спэрроу. – Ты можешь держать ее душу, но предоставить свободу, как с обеими Эллен.
