— Слушай меня внимательно, засранец. Найди ровную площадку в прямой видимости Ниппура и обозначь ее контуры огнями — нефть зажги. Мы сядем на нее, будем через час. Ты меня понял, долбоеб?
— Понял, отец, еще как понял, — убито прошептал Энлиль, горестно вздохнул, и в голосе его послышалось отчаяние: — А этот, отец, все летает, такие гадости в эфире говорит…
— Не ссы, мы ему подрежем крылья, — успокоил его Ан. — Выстирай штаны, надень их ширинкой назад и жди меня. Хотя ты уже и сейчас ведешь себя как последний педераст. — Не сдержавшись, он выругался в трубку, резко вырубил связь и повернулся к Нинурте: — Ну?
— Генерал, есть готовность, — молодцевато вытянулся тот, коротко кивнул и посмотрел на Красноглаза, посасывающего маковую пастилку. — Брателло, кантуй своих. Скоро тронемся.
Действительно, не прошло и десяти минут, как планетоид уже был в открытом космосе — резво, на пределе двигателей рванулся в сторону голубой планеты. Да, что-что, а пилотировать Нинурта умел — лихо долетел, плавно снизил скорость и начал виртуознейше входить в плотные слои. За бортом засвистело, загудело, зашуршало, температура броневой обшивки начала расти, внизу, в напоминающих колеса смотровых оконцах, появились облака, затем суша, море, горы, капилляры рек и зелень лесов. А вот наконец и она, знакомая клякса болот. На западной ее оконечности — Эриду, чуть дальше на север — Бад-Тибира и, наконец, левее, в самом центре Междуречья, — Ниппур. Координационный центр, альма-матер связи, средоточие мудрости, стольный град Энлилев. Пролететь мимо, не почтить вниманием, проигнорировать его было невозможно — он зловеще напоминал о своем существовании черным дымом, поднимающимся к самым облакам. Это весело горела огромная, размером с небольшое озеро, нефтяная лужа. В самом ее центре имелся островок, этакий оазис тверди в огненной пустыне, на нем стояли пара гравикаров и два десятка мрачных, пялящихся в небо ануннаков. Да, хорошенькое место для посадки приготовил этот мудель Энлиль!
— Бр-р-р, как в аду, — поежился Нинурта, — такого страха я не видел и на Южном фронте. Все в дыму и в огне, ни хрена не видно. Ну да ничего, как-нибудь сядем. Потом, уже не высоко.
Он недаром был фронтовиком, асом и теллуриевым медалистом — сел. Мягко, плавно, по всей науке, без сучка и задоринки. А к планетоиду уже на всех парах неслись встречающие — неутешный Энлиль, торжествующий Энки, озабоченный Шамаш и разъяренный Мочегон. Замыкала колонну Нинти — прекрасная и запыхавшаяся, явившаяся также по первому же зову разделить все тяготы и треволнения. Беременность, роды и лактация пошли ей здорово на пользу.
— Братва, зекс
[197]
. — Ан, выглянув в иллюминатор, встал, тронул фиксатор сурдобластера и первым, сделав каменное лицо, направился в шлюзо-камеру — вскрыл внутреннюю дверь, распечатал внешнюю и вышел на выдвижную аппарель, являющую собой подобие трапа. И сразу же закашлялся — атмосфера здесь и впрямь была зловонной, тяжкой, как в аду. А может, и похуже.
— Отец! Отец! О отец! — Молнией, на цырлах, подскочил к нему несчастный Энлиль, чем-то напоминавший нашкодившего кота, понимающего, что сейчас его кастрируют. — Простите, отец, извините. Готов все отдать, чтобы только искупить. Вернуть все на круги своя, восстановить статус-кво.
— Дрочи жопу кактусом, сукин сын, — только-то и сказал ему Ан, сухо облобызался с Нинти и, крепко поручкавшись с Шамашем и Красноглазом, излил свое внимание на Энки: — Ну, рассказывай, что тут у вас.
— Да это, папа, все у него, — сразу же расцвел тот, сплюнул в направлении Энлиля и пальцем указал на небо: — Летают. Скоро стрелять будут.
Собственно, ни неба, ни облаков, ни летающего негодяя видно не было. Только дым, дым, дым, дымище. Куда гуще и чернее, чем на Южном фронте.
— Прошу вас, генерал, прямой эфир, — быстро подошел Нинурта, протянул горошину передатчика. — Мне стыдно, генерал, что когда-то эта сволочь была моим заместителем. В небесах мы летали седых, мы теряли друзей боевых…
— Ладно, ладно, потом, — по-товарищески кивнул ему Ан, избавился от генеральского капюшона и, сунув горошину в ухо, услышал нехороший голос Зу:
— О моя бедная маленькая Эрешкигаль. Такая тихая, кроткая, доверчивая и безответная. Напоминающая розу в полуроспуске, дивный, благоуханный бутон, нежную, еще не распустившуюся почку. О, ее взяли силой, обманом, подлостью, грубо, со спины. Мою маленькую бедную Эрешкигаль. Не ласкали, насильничали, уподобляли животному. Распоследней шкуре, потаскухе, наибанальнейшей дешевке. Мою маленькую, бедную, несчастную Эрешкигаль. Ну да ничего, я отомщу, поквитаюсь, дам сдачи, сведу счеты. И месть моя будет ужасна. Для начала я смету до основания хоромы этого дегенерата, ничтожества, тирана и недоумка, породившего чудовище, осквернившее мою бедную маленькую несчастную Эрешкигаль, эту розу, эту почку…
— Так. — Ан вытащил горошину, накинул капюшон и пальцем поманил Шамаша с Красноглазом. — Ну, какие мысли?
— Мысль одна, о мезониевой пушке, — со злобой шмыгнул носом Шамаш. — Когда-нибудь он все-таки сядет, вечный двигатель еще никто не изобрел.
— И бластером его, суку, никак не взять, — свирепо хмыкнул мрачный Красноглаз. — У него ведь эта, как его, матрица с кодами. Как бы приземлить его помягче?
— Разрешите мне попробовать, генерал, — плавно вклинился в общение Нинурта. — У «Ротации» неважная верхняя обзорность. Если набрать потолок и спикировать на нее, то есть шанс, что пилот не заметит атаки. Ну а уж дальше дело техники — блокировать излучатель, нарушить герметичность, фатально и принудительно увеличить полетный вес. Так, чтобы сел сам. И возьмем мы его тепленьким, живьем, вместе с этой самой матрицей.
— Ты что, брателло, сдурел? — посмотрел с неудовольствием Шамаш. — Там же мезониевая дура. А ты нам нужен здоровым и молодым. В гробу и в белых тапках не очень…
— У меня восемь сбитых бортов, два ранения и четыре тарана, из которых половина ночные, — простецки ухмыльнулся Нинурта. — Ты вот, брат, в лобовую когда-нибудь ходил? Под кинжальным плазменным огнем? В астероидной каше? Под чужим протонно-тритиевым светилом? На честном слове и на одном крыле? По выражению глаз вижу — не ходил. И уже навряд ли пойдешь. А пикирование на бреющем в турбулентном субрежиме? Под сплошным, пробирающим до самых…
— Ладно, дружок, лети, — перебил его Ан и отечески кивнул своим рогатым капюшоном. — И возвращайся с победой. Главное, запчасть эту чертову привези. Ну а если что не так, сам знаешь…
— Да, жизнь копейка, судьба индейка. Все мы, генерал, обязательно когда-нибудь да сдохнем, — в тон ему ответствовал Нинурта, быстро сделал респект-салют и моментом скрылся в недрах планетоида. Миг — и «Тангенс» огромным фаллосом взмыл в измаранное дымом небо. Сделал стремительный вираж, лег на крыло, превратился в точку и наконец исчез. А нефть, деготь, смолы и асфальт все горели и горели вокруг своим чадным пламенем. Что там происходило наверху, за дымной пеленой, было не видно. Но что-то происходило точно — голос Зу, вещавший гадости, неожиданно замолк, сменился хрипом, затем наступила тишина, однако длилась она недолго. Вскоре пауза была нарушена, и все вздохнули с облегчением — это объявился Нинурта.
