— Слушаюсь, мэм. — Буров оскалился, покладисто кивнул и воровато глянул соседке на колени. — Все-то ты знаешь, все-то ты понимаешь. Интересно, откуда?
— От верблюда, — призналась Дорна, прищурила глаза и сдвинула колени. — Ты опять, негодник, за свое? Забыл? Меньше знаешь — легче умираешь. И давай смотри за дорогой. Не на отвлекающий фактор.
Километра через три действительно показалась заправка — колонки, кафешка, стоянка, лабаз, на редкость неухоженный, очень средних кондиций сортир. Форпост комфорта, мух и торжества цивилизации в безбрежном море рыжего песка.
— Паркуйся, Дан, заправятся без нас, — с ходу взяв командование на себя, распорядилась Дорна. — Давай вот сюда, в самый уголок. Чтобы никто не уволок. Ну вот и отлично, глушись. И выходи. Так, последний штрих. — Она легко поднялась, поправила челку и принялась вытряхивать из корзинок змей. — Так, так, так, вперед, вперед, вперед, с вещами на выход, с чистой совестью на свободу. Ну все. — Дорна вышла из фургона, захлопнула дверь, сняла свои рейбаны и посмотрела на Бродова. — Маяк работает, пусть приходят. Змейки будут рады общению. А ты двери-то запри, чтобы всяким там любопытным Варварам нос не оторвали. Все? Пошли.
Идти было недалеко, на другой край парковки, к старенькому, вызывающе красному «мерседесу»-пикапу. Дверцы его были не заперты, из замка зажигания торчал ключ, двигатель, как это машинально заметил Бродов, еще не остыл — расслабиться как следует ветерану не дали.
— Ныряй давай, — кивнула Дорна, первая, подавая пример, залезла внутрь, Данила с оглядочкой забрался следом, пустил мотор, врубил передачу. И потянулись за окнами знакомые пейзажи: Нил, плодородные зеленые берега и рыжевато-желтая унылая пустыня. Вызывающая тоску, грусть и пессимизм и навевающая мысли о вечном и о бренном. Аравийская, черт бы ее побрал…
Так они отмахали с сотню верст, попили обнаруженную в машине «Бараку»
[205]
, и Дорна, глянув на часы, скомандовала:
— Привал. Мальчики налево, девочки направо.
Без церемоний, по-простому — к переднему и, соответственно, к заднему бамперу ветерана. Потом Бродов закурил, а Дорна, покопавшись в багажнике, принялась переодеваться, вернее, полностью менять свой имидж. Какие там легкомысленные шортики, какой там топ, какое что. Белые хлопчатобумажные штаны от кутюр, белая же блузка с вышивкой от Версаче, мокасины-босоножки от Кристиана Диора, через правое плечо — кейс с видеокамерой, через левое — сумочка от Люмиера. В общем, любо-дорого посмотреть — заезжая, охочая до экзотики, не убоявшаяся террористов-экстремистов интуристка. В модных солнцезащитных очках, предохраняющих не только от излучения светила.
— Ты никак замерзла? — бросил на нее восхищенный взгляд Бродов. — Хотя смотришься здорово. Впрочем, неодетой тебе еще лучше.
— Вот-вот, чтоб никаких отвлекающих факторов, — в тон ему усмехнулась Дорна. — Сконцентрируй внимание. Скоро пригодится.
Вроде бы пустыня, а она как в воду смотрела — в самом деле, в Асьюте их остановили менты. Местные, жутко деловитые, напоминающие рожами бандитов.
— Сорри, — сказал на ломаном английском старший, одетый по гражданке, — е паспортс. Плиз. Энд опен зи дорс плиз…
[206]
Ну, тут все было ясно — коли террористы, значит, повышение бдительности. Так что посмотрели менты документы, мельком заглянули в салон и багажник и разом сменили гнев на милость — выделили вооруженную охрану. Старший, вытеснив Дорну назад, важно уселся рядом с Бродовым, грозные усатые молодцы с автоматами шустро забились в два пикапа, те подперли «мерседес» спереди и сзади, заверещали сиренами, засверкали огнями. Чувствовалось, что египетских блюстителей порядка здорово заела скука, и вспоминался русский стоялый кобель, которому нечего делать. Между тем тронулись. Колонной, с шумом, с гамом, обгоняя общий транспортный поток, идущий из Верхнего Египта в Нижний. До Эль-Минья долетели как на крыльях, со всеобщим почетом и уважением, вернее, нежеланием связываться с дерьмом. Здесь пикапы сопровождения отстали, а вот старший в штатском даже не подумал, так сиднем и сидел до самого Каира, видимо, экономил, гад, на бензине. Ни поговорить толком, ни пообщаться, третий, да еще египетский мент, — конкретно лишний.
Ладно, миновали некрополь Саккары, вскоре прибыли в Гизу и, быстро расставшись с громадами пирамид, проехали единственный в Каире мост
[207]
. Здесь наконец-то старший отчалил, Дорна сориентировалась на местности, и Бродов, не просто привыкая к движению, порулил себе дальше на восток. Собственно, в привычном европейском понимании движения как такового не было — каждый ехал как хотел. Лихачил, подрезал, опасно обгонял, резко тормозил, не соблюдал дистанцию, плевал на знаки, чихал на разметку, отчаянно и гадко гудел клаксоном. Светофоров, похоже, не было, страха перед блюстителями дорожной службы — тоже. В общем, атмосфера была теплой и дружественной, словно пески пустыни. Так что Бродов с облечением вздохнул, когда ему скомандовали парковаться — в шумном деловом районе Каира на подземную, скудно освещенную стоянку. Там красный ветеран и нашел покой, с незапертыми дверями, полным баком и ключом в замке зажигания. Надолго ли, кто его знает. А вот Бродов с Дорной задерживаться не стали, выбрались на свет божий, взяли местное черно-белое такси и направились в Гелиополь, без сомнения самый древний, интереснейший район современного Большого Каира.
В Библии город этот фигурирует как Он, а египтяне называли его Инну, или Инну-Мехрет, что соответственно переводится как «столп», или «северный столп». Район этот был очень почитаем, ассоциировался с группой из девяти богов и считался местом средоточия мудрости, магии, науки и высшей посвященности. Когда-то здесь стояли величественные здания, жрецы пленяли святостью, познаниями и силой, в Палатах Феникса, самом священном из храмов, хранилась драгоценная загадочная реликвия под названием Бенбен, упавшая с небес. Однако же, увы, все проходит, время не знает жалости. Сгинули жрецы, обветшали храмы, куда-то подевался раритетный, даром что неподъемный, Бенбен. Древний священный город солнца практически исчез, пошел на даровой стройматериал стараниями каирцев. Время Бенбена и Феникса вроде бы прошло, настало время Аллаха и пророка его Магомета.
А между тем уже наступил вечер. Быстро сгустилась темнота, машины включили подфарники, призывно загорелись витрины, рекламы, мерцающие всполохами неона. Весело играли в нильских водах огни «Семирамиса» и «Рамзеса», дружно и оглушительно ревели пронзительные автомобильные гудки, тихо струились звуки музыки в древней, помнящей еще Наполеона Бонапарта, кофейне «Фишави», что расположена на рынке Хан-аль-Халили, точный возраст которого неведом никому. Беспечные каирцы гуляли с наследниками, общались с друзьями, ходили по магазинам, угощались голубями, фаршированными кашей, покуривали шиши
[208]
, но в общем-то невинно, набивая его сушеным яблоневым листом с медовыми добавками, тонко беседовали, радовались жизни, пили чай каркаде, поминали Всевышнего — иль хамдуль илла, слава Господу! Дай-то нам, боже, чтоб и дальше все так было тоже. И никто не обратил внимания на черно-белое каирское такси, остановившееся у отеля «Виктория».
