— А теперь объясни, зачем тебе понадобился Уилсон! — потребовал я.
— Какой еще к черту Уилсон? — спросил он.
— Зеленый орех, — сказал я. — Ты пытался украсть его и мой посох.
Гил примолк, нахохлился, уставился на водопад. Я видел, что не ошибся.
— Ты же понимаешь, — продолжал я, тщательно подбирая слова, — что это символы. Если даже ты их заберешь, они не сделают тебя королем острова.
— Ты-то явно думаешь, что тебя они сделали.
Я устало выдохнул.
— Тебя Себ за ними послал, верно? Или он послал тебя за Мирандой?
Мне припомнились слова Миранды: после школы у них нет шансов остаться парой. Но Себ мог рассуждать по-другому.
При упоминании Миранды Гил отшатнулся.
— Я не знаю, хочет ли он ее вернуть, — пробормотал он, избегая даже называть девочку по имени. — Знаю одно: он мне это не поручал.
— Не поручал?
— Нет. Он даже не знает, что я пошел в пещеру.
— Но ты сделал это для него, так?
— Да.
— Почему же…
Гил бросил на меня быстрый гневный взгляд, на его лице причудливо смешались обида и ненависть.
И тут мне все стало ясно.
— Господи! — выдохнул я. — Да ты же в него влюблен!
Гил не отвечал, но мне уже не требовалось ответа.
— Целый год он вытирал об тебя ноги. Ты был его рабом, его псом, пока в школе не появился я.
— Ну да, — сказал он. — Наверное, это вроде того, как заложники западают на тех, кто захватил их в плен. Стокгольмский синдром.
— Господи-и-и! — Я уронил голову, потрепал руками волосы, потом снова поглядел на Гила. — После всего этого гомофобского дерьма, которым ты меня угощал. Ты всегда скрывал, кто ты на самом деле. Ты придумывал мне клички, потому что боялся, что так назовут тебя.
Мне вновь вспомнилась Миранда и троллинг в соцсетях.
— Ты же мог сделать каминг-аут. И тем самым лишить их власти над собой.
— Шутишь, что ли? — отозвался Гил. — В помешанной на спорте школе вроде Осни? Много ли ты знаешь футболистов Премьер-лиги — открытых геев? — Он безнадежно покачал головой. — Ни одного нет. Ты представляешь себе, во что бы это вылилось?
— Да, — сказал я, и красная волна гнева нахлынула вновь. — Да, я вполне могу себе это представить, засранец, потому что именно это ты проделывал со мной — ты и все остальные.
— Извини. Слышишь? Я прошу прощения. Я просто боялся.
У Гила был такой несчастный вид, что я ослабил давление.
— Ладно. Себ знает?
— Разумеется, нет. — И мгновение спустя: — Ты же ему не скажешь, правда?
Я помедлил. Гил устроил мне форменный ад: это он распустил по школе слух, будто я гомик. Я не собирался выдавать его, но темная сторона моей души всего на мгновение, чтобы чуточку его помучить, побудила меня сделать вид, что я непременно так и поступлю. Прямиком поскачу к Себу и разоблачу Гила перед всеми.
Этой недолгой паузы хватило — на третьей секунде молчания Гил вскочил и кинулся бежать. Я погнался за ним, обогнул водопад и следом за Гилом побежал по крутой тропе вдоль озера. В розовом свете начинающегося дня было хорошо видно, куда он спешит. Он мчался к морю — вот он уже на кромке берега. Я бежал изо всех сил, я бежал гораздо быстрее, чем бегал раньше, но до Гила мне было далеко, — если бы сейчас он участвовал в Забеге в Осни, он бы сделался Четвертью. Он влетел в море и продолжал продвигаться вперед, он как будто бежал в воде, постепенно в нее погружаясь.
— Гил! — заорал я. — Гил! Вернись! Все о’кей!
Я имел в виду, что никому не расскажу о нем, но вряд ли он меня слышал.
— Гил! — кричал я. — Куда же ты?
Там, вдали, нигде не было суши. Можете мне поверить, я проверял. Даже с вершины Монте-Кристо не видать было кромки земли на горизонте или других островов, которые позволили бы нам перемещаться по архипелагу. Будь там земля, мы бы в Бикини-Боттом не мебель изготавливали, а лодку.
Мой разум сам ответил на идиотский вопрос «куда же ты», и меня охватил ужас.
Никуда. Гил отправился в никуда.
Я потерял драгоценные мгновения, приплясывая в нерешительности на берегу. Я знал, что нет смысла плыть за ним: я рохля и кролем не плаваю, если и догоню его, потонем оба. Впервые за все время на острове я признал то, что до тех пор отвергал.
Мне требовалась помощь.
Миранда проснулась сразу, как в кино, где люди спят с пистолетом под подушкой. Я торопливо пересказал ей все.
— Гил? — удивилась она. — Он даже в команду по плаванию для Одиннадцатых не попал.
Она сбросила покрывало — Супервумен — и помчалась на берег, далеко опередив меня.
Я был уверен, что мы опоздали. Голова Гила мелькала крохотной точкой на светящейся морской дорожке между нами и восходящим солнцем. Он бился, уходил под воду, размахивал бессмысленно руками. Уже не поспеть ему на помощь. Но Миранда не колебалась ни секунды. Она сдернула с себя Дивную юбку и прыгнула в воду в нижнем белье — так она купалась и в ту ночь, когда я велел ей выступать передо мной. Но на этот раз из участницы шоу она превратилась в подлинную героиню. Я теперь поверить не мог, что по моему приказу она выделывала дурацкие курбеты в воде: Миранда мчалась, словно выпущенная из лука стрела, разрезая дорожку света. Я видел, как она с невероятной скоростью подплыла к Гилу, нагнала его, хотя Гил стартовал с большим запасом, и их головы как будто слились. И вот уже она тащит его к берегу, я начал различать, кто где, по мере того как они приближались. Гил лежал на спине, Миранда поддерживала его голову за подбородок как настоящий спасатель — она и есть настоящий спасатель.
Она вытолкнула, почти выбросила Гила на берег, и вместе мы затащили его выше линии прилива, перевернули на живот. Миранда склонилась над ним, задыхаясь от усталости:
— Что за черт? — Она адресовала этот вопрос распростертой на песке фигуре. — Гил, какого черта ты надумал?
Ноги ее подогнулись, Миранда упала на колени, подняла голову, обращаясь уже ко мне:
— Ты знаешь, почему он это сделал?
Я поглядел на Гила. Он перевернулся на спину и дышал теперь полегче, но его налитые кровью глаза молили меня о пощаде. Я едва заметно кивнул ему. Ярость моя давно рассеялась, исчезла за те минуты, когда я думал, что Гилу удастся совершить самоубийство. Ни за что на свете я не выдам его тайну. Пусть сам решает, когда будет готов.
Я обернулся к Миранде. Три года я был в нее влюблен, но впервые она мне понравилась.
— Я знаю только одно, — сказал я. — Ты себя недооцениваешь. Ты фантастически быстро плаваешь.
40
Конец засранства
После этого я перестал понимать, что мне с собой делать. Ужас от поступка Гила — от того, что он едва не совершил — положил конец моему засранству. За все годы, что меня травили, мне в голову ни разу не приходила мысль вот так покончить со всем. То, что сделал Гил, потрясло меня и вроде как вернуло утраченное понимание, кто есть кто. Хватит с меня быть засранцем. И президентом Линкольном я больше не буду. Я снова Линк.
