— Клянешься? — спросила она с полным ртом. Пережеванная рыба, прилипшая к зубам, выглядела противно — и все же Флора была прекрасна, хоть умри.
— Клянусь.
Она протянула руку. Тоже противную, в чешуе и рыбьем соке.
— Уговор.
Я взял ее руку, и Флора втерла мне в ладонь все это рыбное месиво.
Так мне и надо. Я расплылся в улыбке.
— Мне правда очень стыдно.
— Что морил меня голодом?
— Конечно, за это я себя вообще никогда не прощу.
Чистая правда. Я наказывал Флору за то, что она посмела мне противоречить, за мятеж, за отстаивание своего мнения.
— Но и за то, что клеил ярлыки. Но и ты согласись — тату, черная футболка. Все признаки налицо.
— Так у тебя тоже. Очки и так далее. А теперь посмотри на себя — Гарри Стайлз, да и только. Наверное, на самом деле никто из нас не тот, кем он выглядит.
Я опустил глаза, смущенный комплиментом или тем, что принял за комплимент, и увидел татуировку. Повернул ладонь Флоры, чтобы рассмотреть рисунок.
— Почему туз пик?
— Я сделала татуировку после Забега в Осни, когда оказалась среди Одиннадцатых. Одиннадцатые в Осни считались подонками земли, пока не появился ты.
— Рад, что пригодился.
Она ухмыльнулась.
— Мне не понравилось, что школа вздумала распределять нас по номерам, и я решила — я сама определю себе клеймо. Туз пик — старшая карта в колоде. Он бьет даже других тузов.
Я кивнул.
— Твои родители не были против?
— Я их не спрашивала. Когда они увидели туза, пробили потолок. Они довольно старомодные. Чем, вероятно, объясняется, почему я — такая.
— Кем они работают?
— Оба ученые. Историки. Меня бы к школе Осни и близко не подпустили, если бы не стипендия для детей оксфордских преподавателей.
— И меня тоже. Мои — психологи. Бихевиористы.
Она кивнула.
— Не странно ли, что Осни принимает детей ученых, когда там никакой ученостью и не пахнет?
— Очень странно. Наверное, дело в том, что школа историческая — престижная, для немногих.
— Угу. И мы, как считается, обрастаем тут пресловутыми «школьными связями». Но я не могу себе представить, как лет через десять курю на пару с Себом сигару в каком-нибудь английском клубе. А ты?
— Только не это.
— Я бы предпочла учиться в обычной оксфордской школе. Там я была бы Флорой.
— И я тоже.
— А ты был бы Линкольном.
— Вообще-то, — отважился я, — лучше Линк.
— Как в «Зельде»?
— Да. Так меня зовут родители.
— А друзья?
— Друзей нет. Никого, кроме родителей. Это имя знают только они.
Я посмотрел на нее — она смотрела прямо на меня, с полуулыбкой, немного сощурившись от солнца.
— А теперь и ты, разумеется.
— Мы становимся друзьями?
— Как ты решишь. Не лучшее начало дружбы — морить тебя голодом неделю. Все зависит от того, сможешь ли ты меня простить.
Флора вдруг стала серьезной.
— Это был очень дурной поступок. Но каждый имеет право на второй шанс.
— Спасибо, — сказал я. — Но тебе придется запастись терпением. Я не очень-то умею разговаривать с людьми. До Осни я учился дома, и у меня просто нет навыков общения, понимаешь? Вот почему я бомбардировал тебя всякими сведениями. Я их коплю, коплю, а что с ними делать, не знаю. Это вполне может раздражать других людей, как ты и говорила.
— Немножечко раздражать, — уточнила она. — Я лишь пыталась объяснить, что тот, кого травят, не обязательно должен быть прекрасным человеком только потому, что он — жертва.
Я припомнил, как она впервые сказала это — у самолета, в сумерках — и как мне это показалось несправедливо. Но теперь я не мог с этим спорить. Только посмотрите, во что я сам превратился на острове.
— Но я не хотела сказать, будто ты сам виноват в том, что тебя травили, — продолжала Флора. — Это было бы подло. Винить жертву. На тебя в Осни накинулись еще прежде, чем ты рот успел открыть. Просто потому, что ты — не такой, как они. А я должна была бы тебя поддержать. Ведь я тоже не такая.
Она сжала мою руку, и только тут я заметил, что все это время держался за ее ладонь. И это казалось хорошо и правильно. Я мог бы всю жизнь вот так держаться за ее вымазанную рыбой руку, и это было куда лучше неуклюжего и ненужного поцелуя с Мирандой. Но я подумал: может, ей не совсем это удобно? И поэтому первым отодвинулся. И пошутил.
— Надо быть осторожнее, — сказал я, выпуская ее руку и кивком указывая на ближайшее пальмовое дерево с непременными зелеными гонадами, внутри которых, как мы знали, прятались камеры. — А то они решат, что мы теперь парочка.
Она тоже глянула на кокосы и сморщилась.
— Угу. Но насчет них, — она снова глянула на меня, — думаю, ты ошибаешься.
Как давно я не слышал подобных слов. Я даже растерялся на миг. «Президент Линкольн» наказал бы за подобную дерзость, Линк принял ее со смирением.
— В чем ошибаюсь?
— Я не думаю, что это «Остров любви». Я думаю, это «Остров сокровищ».
— Остров сокровищ?
— Ну да. Ты же все книги про потерпевших кораблекрушение читал. Наверное, и эту тоже?
Она поддразнивала меня, и я нисколько не обижался.
— Конечно читал.
— Итак… — Она сделала такой жест, как учитель, который подводит итоги и хочет, чтобы весь класс понял тему. — Таинственный остров, зарытый клад, крестик на карте…
— А камеры? — напомнил я.
— Ну да, нас снимают, — кивнула она. — Может быть, и правда телесериал сделают. Но я думаю, победителями станет не сладкая парочка, а те, кто найдут сокровище.
Мне, честно, до той минуты и в голову не приходило, что от острова может быть какая-то выгода. Как же я протупил, никогда себя таким идиотом не чувствовал. Рвался в президенты и упустил главное, с чем ассоциируется таинственный остров. Сокровище!
— Почему ты так думаешь?
— Ключи, — ответила она. — Странности всякие. Это не просто реалити-шоу, где людям предоставляют вести себя естественно. Нами манипулируют. Например, я уверена, что нас каким-то образом отобрали.
— Как это?
— Присмотрись. Я ведь не совсем шутила, когда назвала нас клубом «Завтрак». Точно такое же распределение ролей.
Я не знал этого фильма.
— Извини, можешь растолковать подробнее?
— В клубе «Завтрак» группу детей задерживают в школе. Но главное — в той группе имеется ровно по одному представителю каждого типа: чирлидерша, качок, бунтарь, эмо и… — Она со значением посмотрела на меня. — Ботан. Не может же быть, что, кроме нас, никто в Осни не подавал заявку в летний лагерь.
