Флора обхватила колени руками:
— И чем все закончилось?
— Сериал оборвали после третьего сезона. То есть зрители так и не увидели, как герои выбрались с острова. В мире этого сериала они так и торчат на острове.
Вдруг меня пронзила острая тоска по родителям. До сих пор я почти не вспоминал о них в той подростковой, из «Властелина мух», вселенной, где мы оказались. Но сейчас меня словно копытом в живот ударила мысль, что я могу никогда больше не увидеться с ними. Непереносимо. Лоб мой набух вай-фаем.
— Что, если это не кабельное телевидение, а какая-то ужасная игра в Даркнете, и миллионы зрителей сейчас наблюдают за тем, как мы постепенно движемся к смерти? — Миллионы ботанов, каждый в своей комнате, где-то за морем, следят, как погибают семеро детей на острове. Кошмар перенесенного в реальную жизнь симулятора реальности. Мы никогда не вырастем, словно Питер Пэн и его друзья.
— Что, если мы никогда не выберемся отсюда? Если единственный приз тут — оказаться последним выжившим?
Вот — подлинное испытание лидерства. И выдержала его Флора, а не я. Она поднялась во весь рост — высокая, сильная. Посмотрела в упор на зеленый кокос и показала ему средний палец. Затем обернулась ко мне, руки в боки, полна решимости.
— Если это и так, надо просто поступать иначе, не так, как от нас ждут. Надо верить, что мы можем спастись. Лично я верю. Просто нам нужна помощь.
Я поднял голову, прищурился на заходящее солнце.
— Какая помощь и откуда?
44
Миссия
Члены клуба «Завтрак» сидели вокруг кострища, словно там все еще горел огонь, — привычка непобедима. С растрепанными, отросшими за лето волосами и загорелыми дочерна руками и ногами они походили на предков человека. Они явно пытались разжечь костер — в середине магического круга лежало бревно, рядом заточенная палка и горсть водорослей. Испробовали старинный метод — тереть друг о друга два куска дерева, — который я отверг еще в первый день. Все выглядели отчаявшимися, все покрыты пеплом, бледные полосы на лицах там, где грязные руки размазывали по лбу и щекам пот. Похоже на боевую раскраску дикарей. Я вдруг почувствовал себя защитником и покровителем этих растерянных детей. Вчера я отдал всю еду Флоре и мы с ней оба исчезли. Ни охоты, ни рыбалки, ни костра. Негодный я вождь.
Я вышел в центр круга, уже сомневаясь, хороший ли меня ждет прием, и окликнул их:
— Эй, ребята! Угадайте, что мы нашли!
Закончить фразу я не успел. Что-то врезалось в меня и опрокинуло наземь. Себ прочно уселся мне на грудь, он колошматил меня руками и пинал ногами. Выбил из меня дух, я ни слова больше произнести не мог. Слышал будто издали, как Флора кричит: «Прекрати! Прекрати! Выслушай его!» Но остров — не Осни. Я окреп, на острове у меня отросли мускулы, и на этот раз я мог дать сдачи. Я бился отчаянно, пытался сбросить с себя тушу Себа, мы катались в пахнущей дымом золе, пока не перепачкались в ней с ног до головы. Не знаю, как вышло, что в какой-то момент он оказался подо мной, но удержать его я не сумел, — злоба придала Себу сил. Он уперся коленом мне в грудь и сбросил меня так яростно, что я пролетел через кострище и шлепнулся на спину. Себ снова меня оседлал и уже занес над моей головой кулак, заслонивший близкое к горизонту солнце. Такое уже было — и я понимал, что второй удар окажется посильнее первого, сломанным зубом последствия не ограничатся.
Чья-то рука остановила занесенный кулак.
— Не надо, — сказал Гил.
Миг они мерились взглядами. Себ тяжело дышал, Гил был леденяще спокоен.
— Вспомни, — сказал Гил, — за нами следят.
Голос его обладал повелительностью, как голос того, кто утратил страх, кто побывал на краю смерти и был спасен и теперь твердо намерен жить. Хищный свет померк в глазах Себа. Он глянул поверх головы Гила. Над кострищем висели зеленые кокосы, регистрируя каждое движение. Себ разжал кулак. Гил отпустил его руку, и вдруг все разом пришли в движение. Столпились вокруг меня:
— Где еда?
— Где огонь?
— Как ты мог нас бросить?
Я недооценил их нужду во мне, их страх. Они уже лишились взрослых, и я служил какой-никакой заменой родителей. Я взял в свои руки власть, а вместе с властью ответственность за других. И этой ответственностью я в тот день пренебрег.
— Мы думали, ты умер.
Они все навалились на меня, то ли обнимая, то ли беря в плен. Ральф и Джун держали меня за руки, Миранда вцепилась во Флору, моего единственного союзника. Флора, уставшая за день, не могла дать отпор Миранде, натренированной пловчихе. Себ, все еще тяжело дыша, расхаживал передо мной, словно тигр. Гил пассивно следил за ним и за мной.
Я наконец заговорил:
— Вы должны пойти с нами. Мы нашли кое-что. В джунглях, где крест.
Едва ли они могли разобрать, что я бормочу.
— Никуда мы с тобой не пойдем, — сказал Себ. — С этим покончено.
И не переспрашивая, я догадался, что он имеет в виду.
— Я должен вернуться, даже если вы не пойдете. — Я постарался выговорить эти слова как можно спокойнее.
— И ты никуда не пойдешь. Хватит. Ты останешься тут, будешь охотиться, и рыбачить, и зажигать костер, и… и… носить мою сумку!
Настолько напряженной, настолько опасной была атмосфера, что никто не рассмеялся. Никто не напомнил Себу, что на острове у него нет сумки.
Миранда высказала то, что Себ пытался донести до меня ударами, пинками и этим неуклюжим приказом:
— Ты нужен нам.
Я оглядел раскрашенные золой лица. Только голод и удерживал их от расправы надо мной. Клуб «Завтрак» — этим все сказано.
Нужно перетянуть их на свою сторону. И я вроде бы знал, как это сделать. Не поступками, а словами. Самыми трудными словами в моей жизни. В памяти мелькали все ничтожные унижения, все злобные сообщения в мессенджере все эти годы, когда я таскал сумку, драил ботинки, лизал задницы в Осни. Сотни раз, когда я повторял «о’кей», это ужасное, рабское слово, ввезенное в Британию из Штатов, как был ввезен я сам, и ставшее моим девизом.
Я набрал в грудь побольше воздуха и произнес:
— А мне нужны вы.
Они уставились на меня — враждебные, озлобленные, сомневающиеся. Ни один из них не поверил мне.
— Финтишь, — сказал Себ.
— Нет, — сказал я. — Я докажу.
Я должен был предоставить им залог моей благонадежности, как это делали миссионеры. Когда миссионеры добрались до Америки, они стали дарить туземцам золото и жемчуг. Бесполезные вещи, ведь их нельзя ни съесть, ни посадить в землю, как семена, а торговать индейцы не умели и не понимали, какое сокровище им вручили. Но это был залог благонадежности.
— Отпустите его, — приказал Себ Ральфу и Джун, — и следите в оба.
