— В прямом, — говорит ребенок.
— Ты же знаешь, что это означает, — говорит Арт. — Это означает «сегодня». А сегодня — это… в общем, сегодня. Это больше не вчера. И еще не завтра. Значит, это должно быть сегодня.
— Но почему, если оно звучит одинаково, это слово не такое, как «сотня» или «родня»? — говорит ребенок.
— А, ясно, — говорит Арт.
— А если бы оно было такое же, то кто такая «сегодня»? Я хочу быть сегодней. В смысле можно ли стать сегодней?
— Я понимаю тебя, — говорит Арт.
Он собирается объяснить разницу между существительными и такими словами, как «сегодня». Прикидывает, способен ли ребенок такого возраста понять, что все мы одновременно живем в разные пронумерованные годы, смотря по тому, в какой стране мы находимся и какую религию исповедуем, хотя большинство людей во всем мире согласились следовать григорианскому календарю. Арт жалеет, что не может больше ничего вспомнить о григорианском календаре, чтобы можно было объяснить. Он собирается рассказать о человеческом обычае давать дням названия, чтобы не казалось, будто время идет беспорядочно. Хотя это может подождать до более зрелого возраста.
Но, с другой стороны, зачем вообще недооценивать ум ребенка?
Сидя здесь вместе с ребенком, использующим его вместо лесенки, Арт задумывается о том, что если даже ты пьяный, больной, сумасшедший, обкуренный, забывчивый или настолько занятой, что не знаешь, какой сегодня день, или потерял голову от скорби или от горя, все равно эту информацию легко найти, когда тебе нужно узнать, какой сегодня день, на верхней панели компьютера, на телефоне или часах, если ты до сих пор пользуешься такими часами, которые показывают дни недели и даты. Или ты всегда можешь посмотреть газетные колонтитулы в газетном киоске или в супермаркете.
Но потом он задумывается над другим.
Как быть сегодней?
Что бы там ни думал Арт, ребенок выйдет из комнаты в сад, чтобы посмотреть на то, что движется в ветвях одного из деревьев — возможно, белка или птица.
Что ж, неплохой способ быть сегодней.
Арт сидит и смотрит.
Он думает о том, что чем бы ни была жизнь со всеми ее прошедшими, настоящими и будущими временами, она проявляется во всей своей полноте только в те минуты, когда ты поднимаешься из глубины бесчувственности и забывчивости, хотя даже не догадывался, что там находишься, всплываешь на поверхность и становишься похож… на кого?
На лосося, подскакивающего бог знает где, плывущего к дому против течения, не знающего, где дом, не знающего ничего, кроме того, что больше ничего не остается делать, на птицу или на медведя, всплывающих на поверхность зимней воды с такой большой рыбиной в клюве или в пасти, что они не могут поверить своей удаче, за минуту до того, как рыбина вырывается на свободу, выпадает, ударяется о поверхность воды и исчезает под ней навсегда.
Арт беззвучно смеется, прижимая подбородок к груди. Он видит и слышит, как ребенок в саду визжит от удовольствия, наслаждаясь пустяками — птичкой на дереве.
Что такое сего дня.
Было далеко за полночь, уже наступил День подарков. Верхний этаж в доме Софии.
Айрис открыла дверь.
— Что такое? — сказала она.
— Пожалуйста, перестань так шуметь, — сказала София. — Я пытаюсь уснуть.
— Да я, блин, спала как сурок, — сказала Айрис. — Это ты тут шумишь — колотишь в дверь.
Она пошла и захлопнула дверь перед носом у Софии.
— Тогда кто так страшно шумит? — сказала София.
— Какой шум? — сказала Айрис. — Нет никакого шума.
— Как будто кто-то стучит молотком по камням. Переставляет мебель, — сказала София. — Как будто я ночую в гостинице и люди наверху забивают что-то молотком в бетон, двигают стулья и столы из одного конца комнаты в другой.
— Это планеты крутятся в стратосфере специально для того, чтобы не давать лично тебе спать, — сказала Айрис. — Как там Арти?
(Накануне за ужином Артур вырубился. Он начал кричать что-то о ландшафтном дизайне. Потом его голова глухо стукнулась о стол. Они привели его в чувство и весь вечер пытались отрезвить.)
— Артур и Шарлотта спят, — сказала София.
— Пора бы ему уже знать, что нельзя так много пить, — сказала Айрис.
— Он сверхчувствительный, — сказала София. — Это потому, что он поздний ребенок. Дети, рожденные зрелыми матерями, могут впоследствии отличаться обостренной реакцией на различные раздражители, включая алкоголь.
— Спорим, ты прочитала эту бредятину в «Дейли мейл», — сказала Айрис.
София покраснела (потому что действительно прочитала это в «Дейли мейл»). Она решила сменить тему.
— В этой комнате тогда и правда жили птицы? — сказала она.
Айрис пошире открыла дверь.
— Ну входи, — сказала она. — Посмотри, как я впервые за долгое время сплю на полу. А ведь я проспала на полу десятки лет. Но теперь, когда мои сотрудники записали меня в старухи, даже люди, которым я помогаю, всегда стараются найти для меня кровать. Если даже ее ни у кого нет. Ну, или стараются соорудить ее из того, что есть. В местах, где нет кроватей, где у людей ничего нет, они все равно умудряются надыбать мне что-то типа кровати. В общем… Наверно, я старая.
— Ты что, пилишь меня за то, что у меня здесь нет кровати? — сказала София.
— Именно, — сказала Айрис, — и потому-то я здесь. Единственная причина. Пилить тебя. Я все бросила, всю свою работу, все надежды на рождественский отдых, примчалась сюда вчера вечером и переделала все, что я сегодня переделала, включая мытье посуды после приготовления обеда. Все ради того, чтобы тебя попилить.
— И над чем же ты сейчас работаешь? — сказала София.
— Так я тебе все и выложила, — сказала Айрис.
Она села на постель и похлопала по одеялу рядом с собой. София села. В комнате не было ничего, чем Айрис могла бы шуметь. В комнате не было ничего вообще, не считая пустого вещмешка, сложенной кучкой одежды Айрис, настольной лампы и груды постельного белья под стенкой. София показала на лампу, которую Айрис согнула под таким углом, чтобы свет в комнате был успокаивающим. Айрис всегда удавались такие атмосферные штуки.
— Ты привезла ее с собой? — сказала София.
— Девушка Арти достала из коробки в сарае и дала мне, — сказала Айрис. — Она твоя. Мне кажется, тебе нечего было терять, кроме своих торговых сетей. А теперь ты потеряла и их. Ты наконец-то свободная женщина.
— Эти лампы не бесплатные, — сказала она. — Они продавались, когда еще продавались, по максимальной цене 255 фунтов стерлингов. Достались мне по 25 фунтов за штуку.
— О, поздравляю, — сказала Айрис.
— Чем ты вообще занимаешься? — сказала София. — Или уже ушла на идеалистическую пенсию?
