Тихон опасался, что его жена, как и мать ее, Мельничиха, не совсем в себе. Не дай бог, начнет заговариваться, а то и в припадках биться. Не только ночью, горя во сне все от той же грозы, но и днем. Странная она, Катерина Кабанова. Ему все завидовали: Тихон был женат на самой заметной в Калинове женщине. Тут ничего не надо было объяснять. А Катерина его жалела за то, что муж подчиняется матери и не имеет собственного мнения. Из-за этого и пьет, ведь такое положение дел иначе как рабством не назовешь. Каждый бунтует, как может. Варя влюбилась в Кудряша, Тихон пил.
Но что уж тут поделаешь? У Марии Игнатьевны Кабановой родился безвольный глуповатый сын и дочь, как две капли воды похожая на нее саму. И внешне, и по характеру. Тот же цвет глаз, волос, своеобразная линия рта с узкой верхней губой и глубокой ямочкой над ней и упорство в достижении цели, даже если на пути стоят неодолимые препятствия. Варя, как и мать, всегда шла до конца, характер у нее был мужской, властный.
А вот Тихон… Ему нужна была опора, чтобы не спиться окончательно.
Все это Катерина не стала объяснять Борису, а тот и не настаивал. Они оба были опьянены любовью, какие уж тут разговоры? Эти встречи ночью на уединенном пляже были полны романтики. Из нежных губ Бориса Катерина пила свое короткое женское счастье, словно росу с цветка, голова ее сладко кружилась, а сердце как будто остановилось. Тело сделалось легким, она теперь не ходила, а парила, движения Катерины были плавными, смех звенел, как серебряный колокольчик.
Они лежали рядом, на песке, на махровом белом халате, который захватили из отеля. Времени у них было еще так много, что Катерина не думала о том, что когда-нибудь в Калинов вернется муж. Ей теперь казалось, что все это так далеко: ее свадьба, три года постылой жизни, когда вечерами она сидела в своей комнате одна и прислушивалась к шагам в коридоре. Словно в тюрьме. Теперь она вырвалась на волю и впервые в жизни по-настоящему полюбила. Ради этой любви Катерина готова была пожертвовать всем.
– А ты сколько языков знаешь? – спросила она у Бориса, перебирая его густые светлые волосы и любуясь высоким, чистым лбом и тонкими темными бровями, словно прорисованными на нем беличьей кистью.
– Три или четыре. Не все в совершенстве. Общаются в основном на английском. На нем я говорю свободно.
– А по-французски?
– Почти свободно.
– Скажи что-нибудь.
– Je vous aime…
– Это все знают, – рассмеялась Катерина. – Почитай мне стихи. На французском.
Глядя в звездное небо, Борис заговорил с ней языком любви. Катерина словно рождалась заново. В ней все ожило, не только тело. Ее память, мечты, надежды когда-нибудь вырваться отсюда…
Борис перевернулся на бок, лицом к ней и спросил:
– Что с тобой? Ты молчишь.
– Я просто счастлива.
– Я тоже.
«Ты скрасила мое провинциальное заточение», – чуть не вырвалось у него. Хватило ума понять, что для нее все это значит гораздо больше, чем для него. И не хотелось портить такой волшебный вечер. Никогда не стоит опережать события, тем более в любви. Выиграет тот, кто вовремя промолчит. Пустые обещания даются чуть ли не ежедневно, слова настолько обесценились, что им давно уже никто не верит. А тот, кто способен на поступок, большей частью молчит. Борис не хотел разочаровывать свою прекрасную любовницу. Лучшей ему здесь не найти. Разговор становился опасным, они затронули скользкую тему. Поэтому Борис с деланым сожалением сказал:
– Нам пора. Кто-то спускается на пляж. Мы здесь сегодня не одни.
Катерина встрепенулась. К реке и в самом деле спускалась шумная компания. Три девицы сильно подшофе и крепкие, как грибы боровики, низкорослые мужички, типичные калиновцы. Эти были пьяны и постоянно спотыкались.
– Э… б… да мы не одни… – у одного из «боровичков» оказалось отличное зрение.
Катерина с опаской отодвинулась в темноту.
– Стасов, похоже, загулял, – хрипло рассмеялась тощая брюнетка с маленькой головой, похожая на змею. – Это ведь его машина стоит у входа.
– Дело молодое, да и парень не промах, – сказал ее кавалер, снимая махровый халат.
И с разбега бултыхнулся в воду. Две другие девицы с любопытством вглядывались в темноту и даже, похоже, протрезвели. Катерина съежилась в комок.
– Спокойно, – Борис накрыл своей рукой ее враз похолодевшую руку. И встал. У него была отличная фигура, отточенная на теннисных кортах и горных альпийских склонах. Любопытная луна зависла над пляжем, словно бы для того, чтобы как следует его рассмотреть.
Девицы переглянулись и хмыкнули.
– Кому-то везет, не то что нам, – сказала все та же брюнетка и взвизгнула. Ее кавалер рубанул рукой по воде, призывая девушек составить ему компанию.
Когда вся шумная компания залезла в воду, Борис протянул Катерине руку и помог встать. Потом закутал дрожащую девушку в махровый халат.
– Не бойся, тебя не узнают, – шепнул он. И пошел так, чтобы закрыть ее от купающихся.
– Неужто Ирка Зверькова? – прищурилась одна из девиц. – Похожа… Глянь, какая дылда!
– Мало ей сережек с изумрудами! – завистливо сказала другая.
– Колечко, видать, хочет в пару.
– Вот гадюка! Всех лучших мужиков себе загребла!
– Глаза ей надо выцарапать!
– За волосы оттаскать!
Катерина поняла, что завтра по Калинову пойдет гулять сплетня. Несчастная Ирка Зверькова, вся беда которой в том, что она, как сказала одна из купальщиц, – дылда!
В отель Катерина не зашла. Переоделась в машине, по дороге домой.
– А если свекровь узнает, что Варя с Кудряшом по ночам гуляет, а не с тобой? – вздрогнула она, словно очнувшись, когда машина подпрыгнула на одном из ухабов.
– Надо что-то придумать, – задумчиво сказал Борис. – Ночка-то, а? Как по заказу.
– Что тут можно придумать, – горько сказала Катерина. – Высади меня здесь. Не подъезжай к дому.
– У вас темно. Должно быть, все спят.
– Варя наверняка еще не вернулась.
Машина почти неслышно остановилась. Катерина потянулась к Борису:
– До завтра…
– Не волнуйся, все будет хорошо…
…Катерина, дрожа, толкнула калитку. Ключ, оказывается, остался у Вари. Слава богу, калитка оказалась не заперта. Либо Варя еще не вернулась, либо нарочно оставила заветную дверь на свободу открытой. Было тихо, как в могиле. Катерина крадучись пошла к дому.
Ах, какая была ночь! Не затененная возвратными заморозками и не затуманенная дыханием осени… Она была прекрасна ровно до того момента, пока ее плотная бархатная тишина, словно с треском лопнувшая ткань, не разорвалась. В сонном Калинове около двух часов ночи прогремел выстрел…
