В этот момент все они вспомнили, как в декабре прошлого года начиналось это путешествие. Они благополучно перелетели из Москвы в Архангельск, но кораблик, который ждал их у стенки, сразу показался больно хлипким, чтобы на такой-то скорлупе бороздить заполярные просторы. И действительно: только они начали плавание, как скоро мотор у судёнышка предсказуемо сломался и их стало относить к Шпицбергену. Ох, и красота там, конечно! Но ещё бы немного такой красоты, и им было бы не выжить. Хорошо капитану удалось отправить сигнал бедствия, который услышал проходивший рядом советский ледокол. Он-то и взял их на буксир и дотащил до Мурманска. И уже только оттуда они возобновили свой путь. Сначала дошли до Исландии, а вчера на горизонте показался и остров Великобритания
[364].
– А мы ведь все впервые в Англии? – радостно спросила Аннетт.
– Во-первых, пока ещё не в Англии, а в Шотландии, – ответил самый рассудительный из них, Пьер.
– Правильно! Значит, мы и волынщиков в юбках увидим?! – как-то по-девичьи защебетала Аннетт, но сразу же сама же себя одёрнула: – Что-то я разоралась…
– Аннетт, я ряд, что вы сами понизили голос. Я и вас обоих, и самого себя попросил бы с этого момента говорить чуть потише. Мы в таких местах, где даже французский язык – экзотика. Не надо привлекать к себе внимание.
– Но вот тот военный, кто стоит на причале, кажется, всё-таки не шотландец, а англичанин. Наверное, как раз он нас и встречает.
– Скорее всего. И давайте, товарищи, не забывать: что бы ни знали сами о себе и друг о друге, с этой минуты каждую следующую фразу надо произносить, хорошо её обдумав. Считайте, что наша миссия уже стартовала, – отчеканил Жорж, в очередной раз увидев это удивительное выражение лица у Аннетт: сразу и мечтательность, и целеустремленность, и уверенную в себе красоту, которую так хочется привлечь к себе иным мужчинам. Захочется ли ему?
Списочный состав
8 февраля 1942 г. с судна «Аркос» в шотландском Лох-Ю на британскую землю сошли три человека. Девушка – 25-летняя «Аннетт Фоберже» (по французскому паспорту) или «Анна Фролова» (по советскому, каковой она и предъявила иммиграционным властям)
[365]. Мужчины – 31-летний «Иван Данилов» и 39-летний «Григорий Родионов». Они по также имевшимся у них французским паспортам числились соответственно «Жорж Робино» и «Пьер Дандан»
[366] – ровно эти имена и произносились в начале этой главы.
Про мужчин можно точно сказать, что оба обладали великолепными способностями убеждения, по сути, актёрскими данными. Ну, например, со слов «Родионова» выходило, что он (чего зря притворятся?), конечно же, никакой не русский, а галл-парижанин, но в СССР оказался, по сути, случайно: просто в начале войны его призвали во французскую армию, но он дезертировал и уж как-то сама судьба забросила его в Москву
[367]. Ему поверили. Тем более, что про увиденные им советские реалии он всё повторяли и повторял: “Que c’est dur, que c’est dur, la bas”
[368], то есть как же там жёстко!
Нам сегодняшним, живущим в мире цифровых технологий, где любое лицо может в секунды высчитать даже школьник младших классов, это представить тяжело, но в итоге британцы выяснили для себя истинную личность «Родионова» только после войны. Им оказался Рэймон Гюйо (1903–1986): видный французский коммунист и «стойкий сталинист»
[369], остававшийся потом членом ЦК ФКП до 1985 г. Для него жизнь в СССР была, может, и жёсткой, но была и ещё одним шагом к идеалу. Ловко он водил за нос британцев.
Гюйо был именно что видным коммунистом. Например, на знаменитом «антифашистском» VII конгрессе Коминтерна в сентябре 1935 г. ему за подписью Димитрова был выписан мандат члена Исполкома под элитным номером 45
[370], то есть в первой сотне.
О его полномочиях и влиятельности свидетельствуют выписанные на его имя подорожные удостоверения-«вездеходы» в Испании. Скажем, в сентябре 1936 г. Женералитат Каталонии и ЦК антифашистского ополчения выдали ему такой «вездеход» для поездки из Барселоны в Мадрид:
[371]
В том же месяце ему была вписана бумага, дававшая право свободного прохода в ЦК компартии Испании и свободного передвижения по всей республике:
[372]
Но знаменитым он был не только в Москве и Мадриде, но и у себя на родине во Франции. Во-первых, с 1937 г. – депутат Национальной ассамблеи. Во-вторых, осенью 1939 г. он оказался в центре грандиозного скандала. Тогда весь остальной парламент встал в знак солидарности со своей армией, а он, как и остальные депутаты-коммунисты, уверенные в империалистическом характере развернувшейся Второй мировой войны, остался сидеть. За такую антипатриотическую, антигосударственную позицию Гюйо тогда лишили депутатского мандата, а вскоре премьер-министр Даладье запретил ФКП как таковую. Знал бы тогда Даладье, что скоро Франция падёт и именно ФКП станет в оккупированной республике одной из самых дееспособных пружин сопротивления оккупантам. Но мы ведь договорились, что обычно история не терпит сослагательного наклонения…
Как же так получилось, что на такого-то человека, как Гюйо, в Британии не было досье и его не узнали? Не очень понятно. Но факт есть факт.
Вот и «Ивана Данилова» в SOE сочли «маленьким невыразительным человечком из рабочего класса»
[373], который был «во всех смыслах типичным французом и лучше всего может быть описан как простой «человек с улицы». Что это? Национальное, а может, и классовое высокомерие? Или, напротив, восхищение тем, какого в СССР подобрали человека, который может «раствориться в толпе»? Как бы хотелось оставить этот вопрос риторическим! Но в следующих фразах из документов TNA находим вполне определённый ответ: «Не умный, не обладающий достаточной уверенностью в себе, чтобы быть хорошим агентом»
[374]. То есть никакое не восхищение, а разочарование.
