Не романтику, а лишь дополнения получаем от коминтерновских кадровиков Вилкова и Казмерчука. Они уточняют, что отчество у Марины было «Адамовна», что она «сов. гражданка» и уже не кандидат, а полноправный «член ВКП(б)»
[546].
Намного больше мы узнаём о ней из её собственноручного письма, написанного в отдел кадров Коминтерна с началом Великой Отечественной войны (пунктуация по оригиналу):
«Последнее время, т. е. последние полтора года со стороны спецотдела завода возникло ко мне недоверие. Недоверие выразилось в том, что несколько месяцев тому назад меня отстранили от работы на спецучастке, на котором я работала в течение 2-х лет. Этому факту я не придала особого значения. Я считала это вполне законно, так как мой муж ещё не имел советского гражданства. В настоящее время мой муж Антон Барак находящийся в советском гражданстве и находится в рядах Красной Армии, но ко мне со стороны спецотдела отношение не изменилось. До настоящего времени я нахожусь в числе подозрительных людей. О том, что мне не доверяют, я знаю. Я не знаю, почему мне не доверяют […] Я прошу Коминтерн и НКВД проверить меня и снять с мужа позорное пятно […]. 21 июля 1941 г. М. Косяк»
[547].
Мы процитировали это письмо так подробно, чтобы, во-первых, показать, что русская жена Антона Барака очень даже разбиралась в советской оргструктуре, но, взывая к НКВД и ИККИ, о муже всё-таки написала как о призванном не НКВД, а РККА. Во-вторых, письмо, конечно, в известной степени тривиальное. 21 июля 1941 г., когда оно написано, – это всего-то месяц с начала войны. В любой стране в такой период – массовая шпиономания. Вот и Марина Косяк оказывается её косвенной жертвой: муж-то – иностранец. И всё же это заявление открывает нам многое в характере Марины.
Ещё в письме указывается, что она работала на «Динамо» уже семь с половиной лет, то есть, получается, где-то с начала 1934 г., когда на заводе впервые появился Антон Барак. Он написал о Марине как о «подруге и будущей жене» в автобиографии, написанной во Франции. Путём нехитрых вычислений выходим на то, что если это и не была «любовь с первого взгляда» (в 1934 г.), то чувства между Антоном и Мариной точно вспыхнули к 1936 г., когда он уехал на войну в Испанию. А, значит, Марина, уже влюблённая в Антона, осталась одна в СССР на самом пике «ежовщины», когда со всё большей силой раскручивается маховик «большого террора», а его жертвам чаще инкриминировали связи с заграницей – пусть и по надуманным предлогам. При этом после самих «врагов народа» репрессиям подвергались и члены их семей.
На месте многих других Марина должна была бежать куда подальше от Антона-иностранца. Но она, получается, сохранила чувства, пока он был в Испании, не испугалась ничего на пике репрессий и билась за чувство собственного достоинства даже с началом войны. Для своего времени это безумный гражданский подвиг, в основе которого – конечно же, любовь.
На письме Марины стоит пометка с неразборчивой подписью, но явно принадлежащая той, кому этим было поручено заняться в ИККИ: «Говорила с секретарем партбюро тов. Бочаровым по поводу заявления т. Косяк, и он обещал все уладить. 23/VII-41 г.». Надеемся, что когда-нибудь мы сможем выяснить, что с ней стало, когда Антона всё-таки записали во «враги народа» и он расстался с жизнью…
Фронтовой друг
Четвертый участник группы «Кофе» – тот, кого британцы знали как «Карл Шварц» или «Леопольд Хунтце».
[548] На самом деле – Леопольд Штанцль.
Он отправлялся из Советского Союза в Британию, конечно же, с тяжёлым сердцем: в самом начале войны он потерял жену, Юлию Царге. Смерть была нелепой: не под немецкими бомбёжками, а в дорожно-транспортном происшествии
[549]. Наверное, хоть каким-то утешением для Леопольда было то, что он опять оказался в компании соотечественников.
Что касается знакомства Штанцля с Вилли Вагнером, то в данном случае мы лишь предполагаем, что они должны были пересекаться ещё до войны. Но шанс велик: в Вене оба работали на одном и том же заводе «Вагнер», а в Москве учились в одном и том же Коммунистическом университете нацменьшинств Запада
[550].
Что до Штанцля и Барака, то они точно были знакомы, и знакомы хорошо. Визуальное подтверждение – их совместная фотография на фронте у Теруэля из архива испанской Кастильи – Ла Манчи
[551].Собственно, в Испании Штанцль командовал именно ротой (по другим сведениям, пулемётным взводом имени Чапаева
[552]) XIII бригады, в которую и был зачислен Барак
[553]; это уже в Великую Отечественную они поменяются местами, и, напротив, Барак станет начальником Штанцля в группе «Кофе».
Штанцль и Барак в Испании
[554]
И Леопольд Штанцль родился в Вене, 2 сентября 1904 г. Отец Томас – кузнец, мать – домохозяйка, брат Ганс – железнодорожник, сестра Анна – портниха, вторая сестра – Херко Йозефина – работница
[555].
Из всей четвёрки «Кофе» он обладал, наверное, самым богатым военным опытом. Еще в 1922–1928 гг. Леопольд служил добровольцем в горной артиллерии австрийской правительственной армии. Правда, был уволен оттуда как «политически ненадежный»
[556] (в материалах Коминтерна уточняется, что в то время в австрийской армии официально существовал институт доверенных лиц, которые выбрались солдатами, и, очевидно, Штанцль, будучи избранным в такие «трибуны», превысил свои полномочия). На «гражданке» он работал слесарем на всё том же заводе Вагнера, на ткацкой фабрике в Вене, а также помощником машиниста на железной дороге (туда, очевидно, устроился через брата Ганса). Но в тот же год, когда он был уволен из правительственной армии, он поступил и в «Шуцбунд». В 1934 г. Штанцль – активный участник февральского восстания, по ходу которого был командиром отряда в Вене
[557], после чего и оказывается в СССР.
