Или она приговорила их к смерти позже, когда Франсуа Валиони попытался изнасиловать ее на пустынной улочке крепости Эс-Сувейра? Когда он пригласил ее поужинать, не отказался пойти в «Ред Корнер», целовал, ласкал, терся об нее? А ведь она ровесница его дочери, могла бы быть его дочерью. Возможно, она и есть его дочь!
Но что, если Бэмби убила, подчинившись инстинкту? Узнала по результатам анализа, что он не ее отец, увидела каплю крови на запястье голого мужика и подумала: эта сволочь продолжает насиловать и попустительствовать смертям мигрантов, он – одно из щупалец спрута, которое отрастет, если его не отрубить, так сделай это!
Нужно отвлечь внимание, сказал Альфа́. Она не разочарует младшего брата.
Бэмби убила Франсуа Валиони и сбежала. Следующей ночью она надеялась, что Жан-Лу Куртуа окажется ее отцом и будет жить. Надеялась – пока он не прижал ее к кирпичной кладке на выходе из «Бликов» Ганьера.
Он тоже бросил ее мать на произвол судьбы.
Она взяла кровь на анализ.
Жан-Лу тоже не был ее отцом.
И тоже не имел права жить, хотя давно ушел от спрута.
Бэмби рефлекторно пощупала карман. Бикс с набором для экспресс-анализа, за шесть минут определяющего группу крови человека, была на месте. Она брала это для Яна Сегалена, но не успела использовать. Может ли он быть ее отцом? Обаятельный, живой, решительный, хитрый. Внутренний голос отвечал: нет. Шансов у него не больше, чем у двух других.
Красные камни башни Хасана доминировали в пейзаже, создавая иллюзию посадочной полосы на эспланаде мавзолея со средневековой башней контроля. Через несколько минут аэробус приземлится чуть севернее. Девчушка успокоилась и мирно чмокала соской, а молодой папаша собирал детские книжки, отложив свой планшет.
Полицейские наверняка будут ждать у трапа.
Она не выполнила свою миссию до конца, но внимание отвлекла. Ее самопожертвование поможет Альфа́ ускользнуть из сети. Она залезла во внутренний карман холщовой сумки и, наплевав на голодный взгляд соседа и гневное фыркание его жены, достала кулон на кожаном шнурке и надела его.
Жест воительницы.
Самолет развернулся, лег на крыло, заходя на посадку. Бэмби выдернула из кармана телефон. 4G еще нет, но сеть появилась! Она наплевала на призыв не пользоваться электронной аппаратурой и нажала на первый из контактов.
Мама.
Бэмби показалось, что Лейли ответила, прежде чем прошел первый звонок.
– Это ты, доченька?
69
10:05
По молу навстречу Альфа́ двигались четыре силуэта. Он остановился. Из порта наплывал густой туман, как будто подводный огонь кипятил воду, чтобы сварить шлюпки и яхты. Пар притягивался к стенкам кирпичных ангаров как раз в том месте, где причалил «Севастополь».
Ноги у Альфа́ подкашивались. Он убедил себя, что страх тут ни при чем, что это нормальная реакция после суток на корабле. Альфа́ впервые ступил на другой континент. Шатало не его – дрожала Франция!
Над туманом, там, где начинался канал, стоял форт Бук. Массивные белокаменные стены цитадели напоминали пиратскую крепость Удая
[117] в Рабате (ее возвели в устье долины Бу-Регрег, лицом к океану) и крепость Касбу в Танжере, возвышающуюся над мединой, где двадцать четыре часа назад Альфа́ поднялся на борт «Севастополя».
Четверо остановились в нескольких метрах от Альфа́. Окутанные последними клочьями тумана, они напоминали насекомых, застрявших в коконе.
Легавые? Подручные Банкира или Казначея?
«Севастополь» могли засечь, он не корабль-невидимка. Альфа́ постарался незаметно принять стойку поудобнее, суеверным жестом коснулся рукоятки ТТ. Мужчины в тумане замерли: ни улыбки, ни дружеского приветствия, ни единого слова.
Холодны, как камень. Немы, как смерть. Бледны, как траур.
Альфа́ забыл о пистолете, поднял руки, шагнул вперед и обнял самого высокого из мужчин:
– Спасибо, что пришел, брат.
Саворньян не ответил, и он повернулся к остальным, молча поприветствовал каждого. Захерин, агроном-философ; Уисли-гитарист; Дариус, виртуоз дженбе. Саворньяну удалось убедить трех нелегалов, добравшихся из Марокко до Франции на два дня раньше, чем он.
А может, все решила судьба. За несколько минут до прибытия в Пор-де-Бук Альфа́ получил сообщение о трагедии у побережья Марокко. Бабила, Кейван, Сафи, Кэмиль, Ифрах, Найя… Возможно, Средиземное море уже поглотило их тела, когда он ночью звонил Саворньяну, а тот с друзьями пел и танцевал на празднике в честь скорой встречи с родными.
«Счастливые не воюют», – сказал ему Саворньян на прощанье.
Сегодня утром он здесь.
Молчаливые объятия затянулись, судорожные, причиняющие боль. Альфа́ не торопился нарушить молчание, не зная, какие слова утешения выбрать. Любые прозвучат нелепо. Какое уж тут утешение… Но поддержку выразить необходимо. Альфа́ открыл было рот, но Захерин опередил его:
– Саворньян убедил меня прийти. Уисли и Дариуса тоже. Не будем терять время. Наших мертвых мы оплачем потом. Сегодня нужно спасать других.
Они оставили туман за спиной и пошли к порту Ренессанс. Завсегдатаи, сидевшие на террасах баров и ресторанов, провожали их взглядами и возвращались к чтению газет и горячему кофе.
Альфа́ и его спутники остановились на углу улицы Папен. Наверху, за каменными оградами с решетчатыми воротами, стояли виллы, одна богаче другой, и открывался панорамный вид на Камарг.
Нужно было определить порядок действий, решить, куда идти. Альфа́ проверил телефон. Со вчерашнего дня мать звонила каждые пятнадцать минут. Она живет совсем близко, в доме, похожем на сторожевую вышку. Переехала, когда ему было двенадцать, чуть больше, чем сейчас Тиди, и все время обещала забрать их к себе. Неделю назад она сказала: «У меня появилась идея, скоро все уладится, я получу визы…»
Альфа́ убрал мобильник. Незачем маме знать, что он был так близко от нее, – вдруг не доведется вернуться.
Он приплыл не ради нее. Вернее, не только ради нее. Сначала нужно сдержать клятву.
Альфа́ бросил последний взгляд на крыши домов, медленно достал из кармана черный треугольник на кожаном шнурке и повесил на шею.
Жест воителя.
– Вперед!
Бенинцы смотрели на него, как будто ждали, чтобы он сделал первый шаг.
– Готовы?
Они кивнули.
– Оружие есть?
Ответил Захерин:
– Я пойду, Альфа́. Последую за тобой. Но с голыми руками, босой и с открытым сердцем. Те, кто отнял у нас самое дорогое, не испачкались в крови, у них на коже нет пороховой гари. Пусть же погибнут так, чтобы и мы не замарались.
