За обедом Твайла была прежней Твайлой – по крайней мере, если не приглядываться и не прислушиваться. Мать, казалось, не замечала перемен в старшей дочери, но Джоли чувствовала едва заметные различия между этой девушкой и сестрой, вместе с которой выросла. Эта Твайла не была такой же остроумной и непринужденной, эта Твайла отчасти находилась где-то в другом мире.
Несколько раз во время обеда Джоли чуть не сболтнула: «Ма, тебе не кажется, что она как-то помутнела? Она не сидит на наркотиках? Не колется? Ей нужна помощь, прямо сейчас».
Но она этого не сделала – и поняла, почему не сделала, лишь когда они заказали десерт: стало ясно, что нужно откровенно, один на один, поговорить с сестрой, прежде чем идти к матери. Они были близки, как два листика на одной ветке, пока Твайла не уехала в колледж, но и потом при каждой встрече им казалось, что они не расставались. До этого дня. Может быть, Твайла объяснит, что происходит. Впрочем, надежды мало. Оснований для пристрастия к наркотикам нет никаких – только предположения. Так говорил папа. И все же Джоли не могла настучать на Твайлу, пока не поговорит с ней.
Вечер был совсем неподходящим для семейной драмы и бессонной ночи, которая последует за серьезным разговором. Им предстояло встать рано утром. Мама и папа поговорили по своим анонимным телефонам. Папа хотел, чтобы они приехали в Индианаполис: это три с половиной часа, если они сумеют проскочить до утреннего чикагского часа пик. Мама должна была позвонить папе из Индианаполиса, когда они переместятся с федеральной трассы номер шестьдесят пять на четыреста шестьдесят пятую. К тому времени он уже будет знать, куда им ехать, чтобы их там встретили. Не сам папа. Человек, которому он доверяет. Все это было сверхтаинственно, но что теперь не было сверхтаинственным? Может, лучше отложить разговор с Твайлой, пока семья не воссоединится?
Твайла ждала десерта, а мать думала о том, отличаются ли местные туалеты от туалетов в других «Макдоналдсах». Джоли тоже пришла в голову эта мысль, и они обе отправились на проверку. Джоли надеялась найти в женском туалете то, что поднимет ей настроение – например, набитую бумажными полотенцами открытую шкатулку из чистого серебра стоимостью в десять тысяч долларов, с инициалами Рональда Макдоналда. Но туалет ничем не отличался от других, по крайней мере ничем забавным.
Когда мать после десерта оплачивала чек, Джоли вдруг поняла, что наркотики, которые она видела в чемодане сестры, возможно, и не наркотики. Нет, наркотики, конечно, но выписанные врачом и вполне законные. Может, у Твайлы проблемы со здоровьем и она вынуждена вводить себе редкое лекарство, которое нужно держать охлажденным, отсюда и коробочка с сухим льдом. Сердце у Джоли упало, словно тяжелый камень, при мысли о том, что у Твайлы неизлечимая болезнь или, по крайней мере, настолько ужасная, что вся ее жизнь от этого изменится.
Поскольку им нужно выспаться, сегодня разговора не будет, но Джоли хочет задать невинный вопросик и посмотреть, как отреагирует Твайла. Если она не сделает хотя бы этого, не узнает, хотя бы в общих чертах, о состоянии сестры, то все равно не заснет.
3
Берни Ригговиц сообщил, что они с Мириам никуда не летали, потому что он боится летать, но зато побывали на машине в сорока девяти штатах, в некоторых – по нескольку раз, и в каждом из них он хотел бы побывать снова, за исключением, пожалуй, Северной Дакоты, даже несмотря на то что там родился Луис Ламур. Господь благословил их одним ребенком, Назией, теперь ей пятьдесят два, она живет в Скоттсдейле с мужем, хорошим мальчиком по имени Сегев. Они звали Берни переехать к ним, но он отказался, хотя любит их. Прежде всего им хочется, чтобы он перестал ездить от побережья до побережья, один, в этом возрасте. Он ни за что не согласится, потому что для него Мириам не лежала в холодной могиле, в Нью-Йорке, нет, она была всюду, куда они ездили вместе с ней, и для него быть в дороге означало быть с Мириам.
Джейн влюбилась в дедушку Берни где-то после Форт-Стоктона, незадолго до того, как они остановились для заправки в 9:45. Она залила бензин, Берни расплатился кредиткой, потом они вместе зашли в ресторан и взяли навынос хот-доги с чили, которые затем съели в дороге, обложившись тремя слоями бумажных салфеток, чтобы ловить «крошки-заворошки», по его выражению.
Блокпост – или один из блокпостов – стоял в сорока шести милях к западу от Форт-Стоктона перед съездом номер двести двенадцать на Сарагосу. Хот-доги они давно доели и теперь поглощали арахис, запивая его диетической «Маунтин дью». Берни опустил стекло, спросил у остановившего их полицейского, не в террористах ли дело, и с радостью узнал, что не в них. Затем он предъявил водительские права и представил свою внучку Элис, сообщив полицейскому, что он – точная копия брата Берни, Льва, в тридцатипятилетнем возрасте, а сейчас Льву уже семьдесят пять. Когда их пропустили и они продолжили путь на запад, Джейн спросила:
– Он действительно похож на вашего брата Льва?
– У меня нет брата Льва, – сказал Берни. – Есть брат Шем, но я не мог назвать его имя, потому что коп вполне мог знать Шема Ригговица.
– Теперь понимаю, почему Мириам путешествовала с вами.
– Вы и сама хорошая путешественница. И вы прекрасно сыграли Элис. Похоже, у вас богатый опыт.
– Хотелось бы мне не иметь этого опыта.
– Кстати, у вас отличный парик. Полицейский даже не заметил, что это парик.
– Я не ношу париков, – солгала Джейн.
– Знаете, я зарабатывал себе на хлеб париками. Из человеческих волос и из тончайших синтетических волокон. «Лучшие волосы» – так называлась компания. Мы продавали парики по всему восточному побережью, в четырнадцати штатах и в округе Колумбия. Тут вам меня не провести.
– Извините, что попыталась. Я купила этот парик и еще четыре других у людей, которые продают фальшивые водительские удостоверения, контактные линзы, изменяющие цвет глаз, и, возможно, всякие другие штуки, о которых и думать не хочется.
– Когда увидите их в следующий раз, передайте отзыв от Берни Ригговица из «Лучших волос»: это первоклассный продукт.
Несколько миль они ехали молча, допивая остатки «Маунтин дью». Наконец Джейн сказала:
– Вы не спросили меня, от чего я бегу.
– Не спросил и не буду, бубуле
[43]. Не хочу разочаровываться – вдруг все не так гламурно, как я думаю.
4
Оказавшись в своем номере, сестры по очереди приняли душ. Джоли уже залезла в кровать и сидела, прислонившись к спинке, когда появилась Твайла в белой шелковой пижаме с изображением консервной банки Энди Уорхола на рубашке. Когда сестра принялась выравнивать простыни и одеяло на другой стороне двуспальной кровати, Джоли сказала:
– Могу я у тебя спросить кое-что, только чтобы твой ответ был прямым, как линейка?
– Я всегда давала тебе ответы, прямые, как линейка.
