В разговор вступила Грациелла. Она успокоилась и более или менее сносно заговорила по-английски:
– Тереза, экспортно-импортные операции заморожены, главная компания бездействует уже семь месяцев. Всех рабочих рассчитали. Склады, доки, суда, фабрики – все выставлено на продажу.
– А где суда? Я имею в виду, неужели они все еще стоят в доках?
Грациелла проигнорировала вопрос, ее лицо приняло жесткое выражение.
– Принадлежащая нам часть доков будет обязательно выставлена на аукцион, но из-за возникшей задержки…
– В чем причина задержки? Уж не хотите ли вы сказать, что на складах по сей день гниют грузы? И кому, скажите на милость, пришло в голову уволить работников?
– Их уволила я, – твердо сказала Грациелла. – И не перебивай больше, Тереза, дай мне закончить. Я уже выставила на продажу виллу с фруктовым садом, рощей и всеми землями. Вы увидите, что нам предлагают хорошую цену. Как я уже говорила Софии, у вас будет более чем достаточно денег, чтобы вернуться обратно по своим домам.
Тереза снова вмешалась. Она тяжело дышала и изо всех сил старалась сдержаться, отчего ее голос прозвучал резче обычного:
– София, что ты имела в виду под словами «неправильно переводил деньги»? Насколько я понимаю, это завуалированный способ сообщить, что, пока мы сидели в Штатах и как идиотки ждали у моря погоды, нас подчистую обокрали, обобрали до нитки?
Грациелла стукнула ладонью по столу:
– Марио Домино делал все, что в человеческих силах. Он и его фирма работали в контакте с американскими адвокатами. Он боролся за то…
Тереза вскочила:
– Он же был стариком. Что он мог знать? Господи, мама, да вы возьмите хотя бы один этот листок бумаги, здесь упоминаются сорок миллионов наличными! Куда, к черту, они подевались? И не надо вешать мне лапшу на уши, что кто-то допустил ошибку. Это самое настоящее воровство! Я хочу знать одно: кто в фирме Домино после его смерти занимался нашими делами? Кто имел доступ к нашим деньгам, к деньгам, которые по праву принадлежат мне и моей дочери, вашей внучке? Думаете, я хочу вернуться домой и жить… как она сказала… «с комфортом»? И это после всего, что нам пришлось пережить? Нет уж, этого недостаточно, далеко не достаточно!
Мойра тоже вскочила на ноги с истеричным визгом. До нее стало доходить, что никакого состояния нет.
– Где мои деньги? Куда подевались деньги Фредерико? Они мои! Я вам не верю, никто не может просто так забрать то, что принадлежит мне!
Она рухнула на стул и разрыдалась. Встала Грациелла:
– Для нас самое важное – восстановить справедливость. Дон Роберто был честным человеком, мы должны добиться правосудия, которого добивался он. Еще ничего не окончено. Я пригласила вас всех потому…
Тереза отшвырнула бумаги:
– Чертовски верно подмечено, ничего еще не окончено! Но вот что я вам скажу, мама: меня мало волнует его честь! Он не имел права делать то, что сделал, и вы должны были ему помешать! Плевать я хотела на справедливость, слышите? Мне сорок пять лет, у меня больше не будет детей… Все, что у меня осталось, – это мое наследство, но и его вы у меня отняли! Засуньте ваше чертово правосудие…
Пощечина оказалась такой сильной, что Тереза отшатнулась. Однако она быстро опомнилась, метнулась вперед и схватила Грациеллу за руку:
– Кто дал вам право бить меня по лицу? Как вы смеете?
Грациелла рывком высвободила руку:
– Смею, потому что я жена дона Роберто Лучано. Теперь, после его смерти, главой семьи стала я. И не смей разговаривать со мной, как уличная девка, не смей ругаться в моем доме. Ясно, Тереза? Это мой дом, мой! Оскорбляя память моего мужа, ты оскорбляешь себя!
Тереза выбежала из комнаты. Мойра встала и обошла вокруг стола:
– Со мной у вас этот номер не пройдет, и даже не пытайтесь, потому что мне плевать на вас и вашу семейку!
Лицо Грациеллы превратилось в застывшую маску. Она так посмотрела на Мойру, что та замерла, словно пригвожденная к месту.
– Подожди, пока все будет распродано, а тогда уж расскажешь, какая ты бедная и несчастная. Мы приняли тебя в семью – приняли вас всех, любили вас, заботились о вас… Хотите верьте, хотите нет, но я все делала, чтобы вас защитить. Постыдились бы, у вас нет ни гордости, ни чести.
В наступившей тишине Грациелла перевела взгляд с одной невестки на другую. Только когда ее взгляд остановился на Софии, ее уверенность несколько поколебалась. Поблескивающие темные глаза почему-то придавали ей сходство с кошкой. София зловеще улыбнулась, обнажив белые, безупречно ровные зубы, в ее низком, хрипловатом голосе не слышалось истерических ноток.
– Не думаю, мама, что в данный момент кого-то из нас волнует фамильная честь. Наследство, деньги, нашу нужду в которых вы так презираете, могли бы смягчить ощущение утраты. Папа слепо верил в справедливость… Что ж, надеюсь, он перевернется в гробу, когда Пол Каролла выйдет на свободу из зала суда. Я не считаю, что папа умер благородной смертью, нет, мама, это было отвратительное убийство, но, в отличие от моих малышей, он прожил долгую жизнь. По-моему, я с лихвой заплатила за право носить фамилию Лучано. Если бы у меня была возможность прожить жизнь заново, я бы не хотела снова стать тем, что я есть, одной из вдов Лучано, я бы бежала из этого дома без оглядки. И я готова уйти с пустыми руками, такой же, как пришла, однако это не значит, что я не считаю то, что произошло со всеми остальными, возмутительным. Наших мужчин убили, так что никакого возмездия не будет и быть не может. Без мужей мы ничто, пустое место. Если вас это устраивает, довольствуйтесь теми крохами, которые вам швырнут, но не требуйте того же от меня. У меня слишком много гордости и, наверное, слишком много чести для этого. Спокойной ночи.
София с достоинством вышла из комнаты и тихо притворила за собой дверь. Грациелла понурила голову. Мойра нетвердо поднялась на ноги. Она пыталась подражать спокойствию и достоинству Софии, однако стоило ей встретиться взглядом с холодными голубыми глазами Грациеллы, как ее голос дрогнул:
– Мне не стыдно! Я не стыжусь ничего, что когда-либо делала, но я не уйду отсюда без своей доли. Хочу получить то, что причитается мне по праву. Знаю, вы меня никогда не любили, я оказалась для вас недостаточно хороша, но я была верной женой вашему сыну, и я его любила. А теперь по вине его отца я стала вдовой. У меня нет детей, у меня вообще ничего нет, и я буду бороться, потому что наследство – это все, что у меня осталось. Спокойной ночи. Надеюсь, вы не против, если я возьму с собой бутылку?
– Бабушка, можно вас кое о чем спросить? – Грациелла молча повернулась к Розе. – Я знаю, что мама любила папу, но ведь их брак был подстроен?
Грациелла ничего не ответила. Она очень устала, чтобы думать о столь давних временах. Ее только удивило, что девушка неожиданно заинтересовалась этим вопросом.
– Бабушка, а мою свадьбу тоже организовал папа Лучано?
