– Почему я не могу вернуться домой? – Катя прекрасно знала, что такой ответ его не устроит.
– После тридцати лет? Только не говори мне, что соскучилась по сестре, кстати, а ты ее видела?
– Видела. Она во мне не нуждается, Матвей.
– А ты в ней?
Опять он спрашивал что-то не то. Какое ему дело до ее сестры? Роговцев и не помнит ее наверняка!
– Матвей, при чем здесь моя сестра? Тебе не интересно, что я делала эти тридцать лет?
– А должно, Катя? – он уже точно знал, что выбил ее из настроя. И что настроена она была не на добрые воспоминания, а на то, чтобы задеть его, Матвея. «Катя всю жизнь считала меня виноватым. Скорее всего, ничего хорошего у нее не было, вот и нашла крайнего», – подумал он, внутренне обидевшись. Он знал, что сейчас, вот с этой минуты, на него обрушатся упреки. Будучи почти уверенным, что Катя причастна к смерти Курлина и к взрыву машины Лешки, Роговцев понял – теперь ей нужен он.
– Я любила тебя, Роговцев, – все же произнесла она заготовленную фразу.
– Возможно. А теперь тобой что движет?
– Ничего, – она отвернулась. «Вот и все. Неужели так видно, что я его ненавижу? А он? Что у него в голове? Но он же сам позвонил, не только же для того, чтобы задать эти дурацкие вопросы! Посмотрим, что будет дальше», – Катя решила, что добьется своего.
– Катя, лучше расскажи все сразу. Я не враг тебе.
– Я расскажу. Только принеси еще бокал мартини, – она кивнула в сторону бара. – Не заказывай у официантки бутылку, не надо.
Одно движение – и Катя высыпала содержимое маленького пузырька в его бокал. «Черт, как это сложно. Какой ты, Роговцев, однако, стойкий: одна порция тебя не взяла!» – подумала она с досадой.
Матвей поставил бокал перед Катей. Она молча сделала глоток.
– Я уехала из города от тебя. Или от себя. Ехала к маминому брату в Ленинск. И не доехала.
– Что-то случилось?
– Да. Все банально. На вокзале у меня украли вещи. И билет, и документы.
– Почему ты не вернулась домой?
Вот сейчас она скажет. А Роговцев пусть решает, винить ли себя.
– Я была беременна. А дома мама и маленькая Аришка. Зачем я им?
– Это мой ребенок, Катя? Где он? Почему я узнаю об этом только сейчас? – Матвей сжал кулаки.
– Я первую ночь ночевала на вокзале, – Катя не смотрела на Матвея. – Потом решила, что нужно все же как-то добраться до Ленинска. Помнишь, как мы автостопом ехали в деревню к Сашке Петрову в Ульяновскую область? И я подумала, что у меня так получится. Но не получилось…
– Ты рисковала не только своей жизнью!
– Да. Но я не хотела, чтобы получилось так. Я остановила какую-то легковушку, помню только, что красного цвета. Дядечка лет сорока показался мне обыкновенным дачником. Знаешь, такая кепка забавная на нем была, с зайцем на козырьке. Он всю дорогу что-то насвистывал, вопросы не задавал и мной совсем не интересовался. Когда выехали на трассу, я заснула. А потом вдруг оказалось, что я лежу на заднем сиденье, и он стягивает с меня джинсы, – глаза Кати наполнились слезами. – Он меня бил и бил, а я не могла не сопротивляться. Я же спортсменка! Ногами я дала ему в пах, он упал около машины, я выскочила и хотела убежать. Он поймал мою ногу и дернул. Больше я ничего не помню…
– Катя, ну зачем же ты села к незнакомому мужику в машину?!
– Зачем? Мне было все равно, с кем ехать. Ты не поймешь. У меня была одна цель – убраться от тебя подальше. От вас.
– От кого – от нас?
– От тебя и твоей Наденьки, от Зотова и от Курлина.
– При чем здесь Лешка? А Курлин?
– Вы трое лишили меня жизни. Потому что я не жила потом, эти тридцать лет. Я умерла тогда, в придорожном лесочке.
– Не понимаю, – Роговцев залпом допил содержимое своего бокала, посмотрел на Катю и вдруг почувствовал, как у него сжалось сердце. «Мне ее жалко», – решил он.
– Я объясню, Роговцев. В двух словах. Зотов твой, вместо того чтобы помочь мне вернуть тебя, пытался вызвать во мне понимание. Я должна была понять, какая великая любовь у тебя случилась к Наденьке. И отойти в сторонку.
– Лешка про ребенка знал?
– Да ты что! Он бы тут же тебе доложился!
– Ладно, а Федька в чем провинился?
– О! Этот вас переплюнул в проявлении подлости. Он мне замуж предложил за него выйти. Я ответила согласием, только предупредила, что беременна от тебя. Нет, Федька повел себя благородно, не отказался от своих намерений! Я потом передумала. Представила, что нужно будет с ним… Когда я сбежать решила, пришлось ему сказать, что я пошутила насчет ребенка. Вроде как проверяла его на прочность. И знаешь, что мне Курлин ответил? Что и не собирался воспитывать твоего отпрыска. Он бы нашел способ от него избавиться! После того, как штамп в паспорте будет! Вот такое говно был Курлин.
– И за это ты его убила?
– Не убивала я его. Да и мыслей у меня таких не было. Просто хотела немного биографию подпортить. А за меня сверху кто-то все решил. Вот Федька и умер!
– А Лешка? Что ты собиралась сделать с ним, Катя?
– Это не так важно. Он тоже свое получил, не так ли? Вот видишь, значит, виноват. О! – вдруг удивленно посмотрела Катя на Роговцева. – Так ты всерьез считаешь, что я их? Ну, Роговцев, ты даешь! Знаешь, я думаю, что смерть – это не способ отмщения. Это – избавление человека от земных мук. Вот страдать долго, не понимая, за что тебе такое – больно. Вот и я не понимаю, за что мне пришлось тридцать лет в глуши прозябать? С изуродованным телом и лицом и с умершей в двадцать лет душой?
– А я, Катя? Что мне ждать?
– Уже ничего. Ты просто дослушаешь меня до конца. А потом будешь с этим жить, – Катя вдруг поняла, что и на самом деле не хочет больше ничего.
– Хорошо. Я только одно хочу знать, Катя. Наш ребенок жив?
– Я тогда очнулась оттого, что замерзла. Нет, не так. Я не смогу это объяснить: все тело горело, но капли ледяного дождя вызывали нестерпимую боль. Я не могла пошевелиться. Кажется, от каждого движения я вновь теряла сознание. А когда приходила в себя, то опять приходила эта боль.
Мне повезло. Меня нашла женщина из деревни. Известная в округе целительница. Бог дал мне шанс. Он ведь меня еще и попытался сжечь, этот дядечка, – усмехнулась Катя. – Подумал, что я труп уже… Лица у меня не было, да и тело…
– А ребенок?
– Его нет, Матвей. Ничего не осталось. Только боль. Видишь, как я молодо выгляжу? Никто не знает, какой ценой…
– Катя, Катя… – Матвей только и мог, что качать головой. Он не замечал, что слезы текут по щекам и капают в пустой уже бокал. Почти не видел сидевшей перед ним женщины, не видел официантку, тревожно поглядывавшую в их сторону. Он, бывший в Афгане, видевший, как умирают мальчишки, убивавший сам. Он, никогда не плакавший, плакал, не скрывая слез.
