На главной площади через день кого-нибудь казнили. Чаще всего — за разбой или подозрение в разбое; тем не менее, новые охотники за кошельками прибывали на Круглый Клык каждый день — в толпах челяди. Поэтому грабителей на темных улицах не становилось ни больше, ни меньше.
Иногда казнили за распространение фальшивых денег. Отцу Варана однажды всучили поддельную бумажку с нарисованной радугой; отец тут же вызвал стражу, но мошенника так и не поймали.
— Чтоб его Шуу отрыгнула! — кипятился отец. — А если бы я не заметил и купил на нее что-нибудь? Меня бы повязали, так, что ли?
— Полреала, — успокаивала его мать. — Обидно, ну да не конец же сезона!
Варан видел родителей редко. И всякий раз не находил времени, чтобы поговорить с отцом. Как тут подступиться? «Здравствуй, папа, я женюсь»?
Они с Нилой никогда не говорили о любви, о свадьбе, о будущей жизни. Они говорили о змейсах, рудниках, магах, звездах, видимых только в сезон, о потайных письменах, об Императоре, подводных пещерах и драгоценных камнях.
В те редкие дни, когда охотники до верховых прогулок не шли сплошным потоком, Варан с Нилой выбирались на базар. Нилу, как настоящую горни, вечно тянуло в ювелирные лавки. Хозяева ее, как правило, знали, позволяли войти, рассмотреть товар, иногда и примерить; Варан поначалу стеснялся, стоял на пороге, не решаясь приблизиться к разложенным на бархате драгоценностям. Потом осмелел.
А посмотреть было на что. На высоких столах разложены были граненые, оправленные в золото и серебро камни — но не цветные камушки, которых полным-полно на Малышке и которыми украшены были Нилины штаны. Нет — эти были настоящие, почти живые, из тех, что попадаются рудокопу один раз за всю жизнь.
Такие камни хранят владельца, лечат его от головной боли, придают силу и продлевают жизнь. Каждый такой камень имеет свое имя. Говорят, что они способны совокупляться и производить себе подобных, но в это уж ни Варан, ни Нила не верили. Зато легко можно было убедиться, что внутри каждого камня живет свой собственный огонек — белый, голубой или желтый. Варан и Нила часами могли стоять у раскладки, глядя, как колышутся, сжимаются и расширяются бьющиеся сердца камней.
При них покупали украшения стоимостью в пятьдесят, сто, тысячу реалов; Варан видел, какими глазами смотрела Нила на молодых и старых аристократок, становившихся обладательницами сокровищ.
— Ты все равно красивее, — говорил он убежденно.
— Разумеется, — отвечала она без тени смущения. — И потом, где бы мне это носить? В рудниках?
Они уходили, и Варан решал про себя, что больше в ювелирные ряды — ни ногой; тем не менее проходило несколько дней, они с Нилой шли на базар, и от рядов с шелками, фруктами, безделушками на память, железными и деревянными вещами снова прибивались к ювелирам — почти против собственной воли.
У Нилы была любимая игрушка — ожерелье с белыми и голубыми камнями. Варан знал, что всякая прогулка на базар непременно закончится возле этого ожерелья; хозяин лавки, из местных, знал Нилину мать и позволял девушке брать украшение на ладонь. Нила стояла, завороженно глядя на мерцание камушков; бледный свет их отражался на ее сосредоточенном лице.
Ожерелье стоило сравнительно недорого — сто реалов. Для Варана это был заработок за весь сезон — и то если не покупать сладостей и обходиться только самым нужным. В душе он, Варан, давно согласился отдать все свои деньги за ожерелье — но что скажет отец? Неподходящее начало для разговора о женитьбе; отец, чего доброго, разозлится и откажет, даже не выслушав. Напротив, если Варан принесет в семью честно заработанные деньги, отец поверит, что он уже взрослый, самостоятельный мужчина и вполне может привести в дом жену…
Проклятое ожерелье снилось Варану по ночам. Ему снилось, как он приносит его Ниле. И какие у нее, у Нилы, делаются глаза.
В счастливые дни, когда они, ускользнув от всех, забирались на «чердак» и обнимали друг друга на куче сухих водорослей, Варан, забываясь от счастья, клялся добыть ожерелье. В крайнем случае украсть; Нила зажимала ему рот ладонью:
— Дурачок… Только попробуй мне!
Он замолкал, но от затеи своей не отказывался.
Обязанности Варана со временем значительно расширились. Теперь он не только ухаживал за змейсихами и вылавливал сачком свежее дерьмо, но и прохаживался по базару с табличкой «Прогулка на серпантерах, недорого», провожал посетителей ко входу в подземные пещеры и, что самое волнующее, иногда сопровождал их в поездке.
Если поездка намечалась совсем легкая, без нырков и погружений, то двух посетителей сажали на двух змейсих, и Варан предводительствовал им неспешно, помахивая веслом в легкой лодочке и отдавая команды змейсихам:
— Журбина, пошла! Круча, придержи… Стоять, обе!
Он скоро выучил наизусть все слова, которые нравились посетителям, и вдохновенно рассказывал об истории каждого грота, о кладах, которых здесь запрятано полным-полно, о зловещих тайнах, большая часть которых никогда не будет раскрыта. Рассказывал, между прочим, и о змейсах на службе рудокопам, и о патрульных змейсах, и о том, что неприрученные змейсы почти так же опасны, как донный дракон, называемый в просторечии Утробой. Посетители слушали, удивлялись — и в конце поездки нередко благодарили Варана монеткой. Он устроил в расщелине свой собственный маленький тайник, но этих денег не хватало не то что на ожерелье — на один маленький камушек.
Если посетитель требовал чего-то посложнее и поинтереснее, Варан усаживал его на покорную Журбину, а сам забирался на спину Кручине. Вел тогда запутанными переходами, рассказывал о «самом центре скалы», при надобности объяснял спутнику, где и сколько предстоит пробыть под водой. Как ни странно, богатые любители темных подводных нор оказывались не такими щедрыми, как боязливые любители спокойных прогулок. Но Варан все равно время от времени что-нибудь получал.
Нила водила гостей чаще. Во-первых, змейсихи слушали ее лучше, во-вторых, Варан ей уступал.
В тот памятный день посетителя — посетительницу — должна была вести опять-таки Нила. Но посетительница оказалась малолетней дочкой заморского аристократа, спесивой и вздорной. Появившись в гостевом гроте, она первым делом окинула Нилу с головы до ног оценивающим взглядом.
— Вот так вырядилась, — сказала, глядя на расшитые камушками Нилины штаны. — Ты что, все свое состояние на штаны прилепила, девка? Тогда где оловянные монеты?
Хозяин заговорил с гостьей почтительно, отвлекая ее внимание от Нилы; та же, как стояла, так и застыла, глядя в пространство белыми от бешенства глазами.
— Не обращай внимания, — выдохнул Варан ей на ухо. — Шуу с ней…
— Я ее не поведу, — так же шепотом отозвалась Нила. — Варан, выручай…
Он испытывал к сопливой аристократке чувство не менее сильное, чем Нила, однако не мог не прийти любимой на выручку.
— Я готов, — сказал он хозяину, и тот мгновенно все понял и кивнул:
