«Наша лодка, раздвинув густые заросли камыша, уткнулась в сырой береговой песок. Мы вышли на небольшую, покрытую густой травой лесную поляну, к которой подступала дремучая горная тайга. Почти посреди полянки одиноко возвышалась потемневшая от времени войлочная юрта. Из неё неторопливо вышел высокий худощавый старик, сгорбленный под тяжестью лет».
Шаман рассказал, как в 14 лет заболел непонятной болезнью. Его стали преследовать кошмарные видения. Он бежал из родительского чума и был найден в тайге совершенно обессиленным. К нему позвали шамана. Тот всю ночь камлал, а к утру сообщил: в отрока вселился дух его шамана-предка, поэтому единственным способом вылечить мальчика было ему самому стать шаманом. Сам отрок был этим страшно напуган. Но родственники не могли ослушаться и уже готовили мальчику шаманскую экипировку: бубен-«дунгур» (который потом служил ему «конём» для странствий по миру духу), колотушку-«орбу» (которая превращалась в плеть для «коня»), кафтан-«териг», особые сапоги.
Совершив хитрость, сославшись на боли в спине, Вайнштейн убедил шамана совершить камлание в его присутствии. Дальше происходило следующее:
«Убедившись, что бубен подсох, Шончур ласково обратился к бубну-„коню“ и спросил, готов ли конь к дальнему пути. Затем ласково потрепал его, как живое существо, смазав кожу чаем и молоком… Постепенно повышая голос, шаман перечислял своих духов помощников: ворона, сокола, уток, змей, рыб, могучего горного козла и т. п… Он перевоплотился в птицу, и, медленно взмахивая руками, как крыльями, наклоняясь, казалось, при этом что-то высматривая…
Вдруг шаман замолчал и резко вскочил… По его выкрикам, движениям, мимике было совершенно очевидно, что Шончур находится в состоянии глубокого экстаза. Слова он произносил уже не нараспев, выкрикивая их хрипло, отрывисто. Он бегал и прыгал по юрте, гоняясь за злым духом.
Из глухих выкриков шамана можно было понять, что дух уклонялся от борьбы: то он прыгал в воду и превращался в рыбу, то, став птицей, укрывался в облаках… Он прыгал и, наконец, достиг врага. Началась борьба. Враги упали и катались по полу юрты. Шаман крепко прижимал злого духа бубном…
Наконец, дух, видимо, обессилел. Шончур с презрением пнул духа ногой и затем начал топтать его; спустя некоторое время шаман поднёс злого духа ко рту, облизнул его и охотно съел, произнося: „Я съел тебя, съел твои лёгкие и печень“».
Естественно, по сравнению с тем, что за многие годы увидел и испытал в Туве Севьян Вайнштейн, мой опыт — микроскопичен. И всё-таки и мне, в известном смысле, повезло.
Логика создания телевизионного сюжета такова, что, даже встретившись на стойбище скотоводов с Верой Байлак и даже раскопав в республиканском архиве совершенно уникальные документы времён Второй мировой, мне требовалось дополнительно насытить репортаж картинками: пейзажами, музыкой и т. п. Тем более что командировка в далёкую и загадочную Туву — это, по определению, немножечко и «Вокруг света». Наши кызыльские провожатые нас услышали. Посадили на теплоход и отправили в настоящий «медвежий угол» (кавычки тут, впрочем, и не нужны), в верховья Большого Енисея.
…Уже через километров пятнадцать после отплытия от набережной Кызыла исчезли не только мобильная связь, но и какие бы то ни было другие признаки цивилизации. Вокруг — горы-горы-горы и тайга-тайга-тайга. Наверное, как раз в таких заповедных местах и прятались шаманы. А, может, и до сих пор прячутся.
Солнце скрылось за облаками, и стал опускаться туман. Наш кораблик сердито урчал, преодолевая встречное течение, а пару раз, как мне показалось, его этим течением заносило. По крайней мере, окрики капитана в адрес матросов становились не менее сердитыми, чем тарахтение двигателя.
Но вот и цель: группа домиков на крутом берегу, где нас ждала встреча с мастерами уникального тувинского горлового пения.
Наступила ночь, мы разожгли костёр, и оператор Игорь Кузнецов приступил к тому, что через пламя и взлетавшие в чёрное небо искры стал снимать певцов.
Они, конечно, были не шаманы. И всё-таки есть что-то такое в крови у тувинцев, что позволяет им достигать единения с природой и заглянуть в её бездну. Потому что дело не только в певческой технике (когда горловыми связками можно громко и ритмично изобразить бег коня; и сомнений в том, что это именно бег и коня, не возникает никаких!). Дело ещё в чём-то, что невозможно описать словами.
Было в этом нечто завораживающее. Но и жутковатое — по крайней мере, для того, кто, вроде меня, вырос вне Тувы. Казалось, что эти звуки начинают тобой управлять. Судя по всему, тувинские музыканты о таком воздействии их горлового пения на пришельцев знают: я обратил внимание на то, что не раз и не два они как-то хитро переглядывались…
Впрочем, первым пришельцем из-за Саян, кто познакомил Россию с этими тувинскими чудесами, был не Севьян Вайнштейн и, конечно же, не я. Первым популяризатором культуры загадочной Тувы (или, как её тогда называли, Урянхайского края) был купец Георгий Сафьянов: страстный географ-любитель и, между прочим, отец будущего со-основателя независимой ТНР.
Граф Урянхайский
История этого рода настолько поразительна, что даже крайне талантливо написанная Борисом Акуниным эпопея превращения немецкой фамилии фон Дорн в русскую династию Фандориных — вот уж действительно не более чем беллетристика.
Итак, согласно семейному преданию Сафьяновых, два с лишним века назад, когда только-только был основан будущий Красноярск (тогда острог Красный Яр), прибывший туда воевода привёз с собой «мальчишку-тальянца» — то есть итальянца. Звали мальчика Джузеппе Сопиани. А хозяин-воевода обладал столь крутым нравом, что однажды, из-за какой-то ерундовой провинности на конюшне, так его выдрал, что тот бежал. На берегу Енисея Джузеппе высмотрел бесхозную лодку…
Вот как дальнейшие события описала пытливый исследователь истории рода Сопиани-Сафьяновых, директор музея имени Сафьяновых в основанном ими тувинском городе Туран Татьяна Верещагина:
Купеческий род сибиряков-итальянцев Сафьяновых-Сопиани
«Время было осеннее, холодное, в лодке не было ни вёсел, ни шеста, вынесло её на самую середину могучей реки и неизвестно, что бы стало с этим тальянцем, кабы не рыбаки на берегу возле деревни Нахвальной. Увидели нахвальненские рыбаки, а это был Василий Соловьёв с сыном Кузьмой, замёрзшую фигуру в неуправляемой лодке, подплыли к ней и загребли к берегу. Вытащили окоченевшего юнца, привели домой, накормили и положили на горячую печь отогреваться.
…И стал умолять этот „тальянец“, чтобы рыбаки не выдавали его воеводе. Рыбакам пришёлся по нраву черноглазый кудрявый парнишка, и они записали его в книгу старосты как приёмного сына под именем Иосиф Сафьянов. Когда Иосиф вырос, то женился на дочке Соловьёвых, и пошёл от него род новых нахвальненских рыбаков Сафьяновых.
