Одной из первых задач для новозеландских дипломатов стал поиск в СССР киви-военнопленных.
Пленные
Речь идёт о новозеландцах, которые попали в плен к немцам и были освобождены Красной Армией. Сразу могу сказать, что в отличие от моряка, женившегося на русской девушке и попавшего в ГУЛАГ, с военнопленными всё сложилось хорошо: новозеландский посланник Босвелл вспоминал потом, как оперативно и положительно рассматривались в НКИД СССР все его запросы.
Вспоминал он также, что на одном из приёмов к нему подошли сами Сталин и Молотов с бокалами, и вождь вспомнил о храбрости новозеландских солдат. Просьба Босвелла о поездке в Одессу с целью «встретить и помочь бывшим новозеландским военнопленным, которые могли бы оказаться в пересылочном лагере, организованном там, была решена положительно через четыре дня. Пропуска для посещения лагерей были оформлены в течение одного дня, и в первую неделю марта новозеландские дипломаты могли уже отправиться на Украину»
[162].
Но ведь понятно, почему новозеландцам так шли навстречу. У Сталина, в свою очередь, была цель поскорее вернуть в СССР всех перемещенных советских граждан — чтобы побыстрее «захлопнуть форточку». И вот в этом смысле новозеландцы (невольно, конечно) сыграли особую роль.
Эту главу я начинал (и, обещаю, закончу) рассказом о новозеландце-командире 151-го авиакрыла королевских британских ВВС Невилле Рамсботтоме-Ишервуде. Это он первым показал британским генштабистам, что Мурманск пригоден для приёма больших конвоев кораблей, а Мурманская железная дорога — для последующей транспортировки прибывающих этими конвоями грузов в глубь страны. Горькая ирония судьбы заключается в том, что, сам того не зная, Ишервуд проложил маршрут и для совсем других конвоев из всё той же Британии.
Именно через Мурманск вернули в СССР 10 тысяч советских людей, освобождённых британцами из плена и скопившихся к середине 1945 года в Англии.
Вот что об этом рассказывает мурманский профессор-историк Алексей Киселёв:
«Английское правительство не знало, что с ними делать. Кормить их было затратно, отпускать некуда. И вот все 10 тысяч погрузили на один теплоход и отправили морем в Мурманск. Прибыли они сюда в октябре.
Дальше их судьба сложилась по-разному. Часто — трагически. Их погрузили в 4 эшелона и повезли в центральную Россию по железной дороге. Часть по пути сняли органы СМЕРШа. Часть выгрузили в фильтрационный лагерь в Зашейке. Остальных, в основном женщин и детей, доставили в лагеря для перемещённых лиц под Ленинград и Прибалтику. Многие, кто с надеждой и тоской по родине возвращался в родные края, попали уже в советские лагеря».
В 1945 году киви об этом вряд ли знали. Но в последующие годы эта тема стала актуальной и для них: и к ним, в Новую Зеландию, потёк ручеёк бывших советских людей, которые, зная сталинские порядки и предполагая, что их ждёт на Родине, предпочли остаться на Западе
[163].
В 1950 году Новая Зеландия, не разрывая дипотношения с СССР, закрывает в Москве свое посольство: новозеландцам с таким Советским Союзом больше делать было нечего. Правда, не без оговорок.
Любопытно, что за человек возглавлял первую новозеландскую дипмиссию в Москве на последнем этапе её существования.
Передача дел
Временным поверенным в делах Новой Зеландии в Советском Союзе был в то время тот самый человек, кого перевели в дипломаты из солдат: тот самый, кто неожиданно выступил очень толковым переводчиком во время встречи новозеландских войск и советских военных в 1943 году в Италии. И тот самый, которого потом подозревали в том, что он шпионил на большевиков.
В СССР он прибыл уже в 1944 году. Пофантазируем, как мог складываться его рабочий день, скажем, осенью 1944 года.
Напомню, что новозеландская миссия тогда располагалась на улице, которую большевики переименовали в Метростроевскую (ныне опять Остоженка). Ну, а ближайшая станция метро (тогда имени Лазаря Кагановича) — это «Дворец Советов» (ныне «Кропоткинская»).
Так что за товарищ вышел из дипломатической миссии Новой Зеландии и пошёл к метро?
Underground
…Кассир Антонина Васильевна Лебедева считала, что в жизни ей сильно повезло. Судите сами: отца в 1930-м раскулачили. Но в отличие от соседей семью не сослали в Сибирь, потому что отец, не пережив всего этого, вовремя умер. Как говорили в их деревне Васильчиновка (теперь в колхозе «Путь Ильича»), действительно повезло.
Повезло ей, и когда она смогла выправить себе паспорт и бежать в Москву. Повезло и тогда, когда столичная паспортистка понимающе кивнула, увидев её тогда ещё девичью фамилию.
— Классово верная у вас фамилия. «Графская» — это значит, до революции ваши работали на графьёв, а фамилию такую получили при отмене крепостного права.
— Да, да, — кивала Тоня, радуясь, что в паспортном столе не стали задавать лишних вопросов про социальное происхождение — из «трудовых крестьян» автоматически записала паспортистка в свою книгу. Может, не задумалась. А, может, судя по её крестьянскому лицу, и сама была из таких же, раскулаченных, поэтому и помогла.
На работу сюда, на станцию «Дворец Советов» метрополитена имени Лазаря Кагановича Тоня устроилась, как только открыли метро, в 1935 году. К тому времени прошло уже четыре года, как большевики снесли стоявший напротив Храм Христа Спасителя. Тоня ходила тогда смотреть, как его взрывали. Про себя рыдала, но виду не показывала: знала уже, что коммунисты за этим следят строго.
Но станция ей понравилась сразу: какая-то очень торжественная. А, проработав на ней много лет, она знала, что, к счастью, камни от разрушенного Храма при строительстве всё-таки не использовались. Эти камни — дальше: на Площади Свердлова. А для Дворца Советов при строительстве взяли уральский мрамор. И получилось — как будто из воздуха. Начальник как-то обмолвился, что в 1937 году ей дали медаль выставки в самом Париже. Который на днях — она читала в газете — опять стал свободным от немцев.
Для Тони 1937 год, когда её станции дали в Париже гран-при, был связан с совсем другими воспоминаниями: расстреляли брата. За что — она до сих пор сама не понимала. Как грузчик станции «Москва-сортировочная» мог оказаться участником троцкистской организации — она понять не могла до сих пор. Но на всякий случай с тех пор была более бдительна: чтобы у начальства никаких вопросов не возникало
[164].
