Я взглянула. Между деревьями действительно двигались два изящных существа, состоящих, казалось, из одних лишь мышц да огромных настороженных ушей. Они щипали траву, время от времени то один, то другой вставал на задние ноги и принимался обгладывать тонкие веточки на деревьях. Внезапно краем глаза я заметила что-то зеленое, мелькнувшее в кустах, и быстро перевела бинокль. Там затаилась крупная зеленая кошка, которая следила за оленями, нервно поводя хвостом.
Я передала бинокль Леве.
Тот присвистнул:
– Надо же! Пума. Торопится, видно, жирок перед холодами нагулять, иначе ни за что бы не вылезла днем.
– Если мы крикнем, они услышат?
– Вряд ли. Но подождите, возможно, они сами справятся.
Его предсказание сбылось. Олени уже успели сменить летнюю шкурку на серую зимнюю. Пума же оказалась лентяйкой и затянула с линькой, это ее и сгубило. Один из оленей поднял голову и замер, заметив врага. Мгновение – охотник и добыча словно застыли в столбняке, бешено расщепляя АТФ в мышцах. Потом прыгнули одновременно – пума вперед, олени в стороны – и понеслись зигзагами, скрываясь за стволами и смешно подкидывая серые зады. Кошка припала к земле, заметалась взглядом, ища цель, потом поняла, что охота сорвалась, и мягко заскользила в заросли, нервно охаживая себя хвостом по бедрам.
– Молодая еще, – сказал Лева.
* * *
Мы вернулись к моби. Лева сел за руль.
– Ну что, возвращаемся? – спросил он.
– Почему?
Лева нахмурился:
– Мы только что узнали, что ваш пациент пропал вблизи от места, где, возможно, несколько лет назад было совершено убийство. Больше того – он каким-то образом связан с предполагаемой жертвой. Вам не кажется, что соваться туда без подкрепления будет неблагоразумно?
Я коротко хохотнула.
– Лева, вы не видели того пациента. Уверяю вас, кроме того, что он выглядит очень мирно, он физически не сможет причинить нам вред. После операции он очень… ограничен в подвижности. Это, собственно, меня и волнует. Если заметим что-то подозрительное – развернемся и уедем. Но скорее всего, господин Кнехт забрался туда по глупости или, если он в самом деле родственник Риты, из сентиментальности. А мы нагрянем с полицией, скорой помощью и пожарной машиной. Неловко получится!
– Да уж, Бондарь, наверное, весь на яд изойдет, когда узнает, – задумчиво произнес Лева. – Ладно, поехали, разберемся на месте, стоит в это вмешивать полицию или нет.
Примерно через четверть часа поездки в молчании я наконец поняла, что меня удивило в его рассказе о печальной судьбе Риты Кнехт.
– Разве десять лет назад вы уже работали в полиции?
– Нет, конечно. Еще в университете учился. А что?
– Откуда же вы узнали о следствии по делу госпожи Кнехт?
– О, мне об этом рассказали буквально в первый же день. Кажется, констебль Андерсон, которая за мной тогда присматривала. Это одно из самых знаменитых дел в Нейдорфе. Из-за него из полиции ушел Бондарь.
– Ах да, он же бывший полицейский.
– Он много лет был у нас инспектором. До самой пенсии и еще лет пять после – на это не обращали внимания ни он сам, ни в управлении, поскольку трудно подбирать кадры для захолустных городков вроде нашего. А Бондаря здесь все знали, он тоже всех знал и умел поддерживать у нас порядок. Ну а после того, как тело Риты даже не нашли и дело развалилось, Бондарю в управлении напомнили о его возрасте. Тогда он быстро добился для Мэри звания сержанта и ушел, оставив все дела на нее. Видимо, рассчитывал через год-другой вернуться, когда в управлении поймут, что больше никого на этот пост найти не удастся. А управление просто сократило его штатную единицу. И теперь Мэри у нас главная, а Бондарь командует спасателями на общественных началах.
– И он обижен…
– Не сомневайтесь.
– Тем более что Мэри, как я поняла, неплохо справляется.
– Это действительно так. Сначала она пользовалась наработками Бондаря, теперь многое делает по-своему. У нас ведь преступность в основном какая: мелкое хулиганство, воровство, скупка краденого. Бондарь, если не мог доказать состав преступления, прикапывался по мелочам и выставлял виновным такие штрафы, что они мечтали поскорее прогореть и смыться. Мэри зашла с другой стороны: надавила на мэрию, в городе построили новый спортивный комплекс, переоборудовали школу, пригласили молодых учителей, сразу на полные ставки. Скоро к нам стали съезжаться фрилансеры с детьми со всей округи, родители Курта, например. Для них начали возводить коттеджный поселок, открылись магазины, туристические фирмы, в общем, случилось локальное экономическое чудо, и Нейдорф из захолустья превратился в эксклюзивное место для семейной жизни на лоне природы.
– Но преступность должна была вырасти. Экономическая хотя бы.
– Не без этого. Но теперь люди понимают, что они потеряют, если попадутся. И многие предпочитают просто работать и следить за порядком на своем месте.
– Поэтому история с Куртом сильно ударит по Мэри, хотя она совсем не виновата? И еще кости в пещере… Снова нет тела – нет дела.
– Ох, не напоминайте. Крис себе места не находит.
– Так это Крис упустил моби в пропасть?
– Да. Конечно, все мы ошибаемся хотя бы раз в жизни по-крупному, но он прекрасно понимает, что стояло на карте, и ругает себя ругательски. Мэри досадует, конечно, но говорит: «Главное, что ты был снаружи, а не внутри». А он все равно себя грызет…
* * *
Потом мы замолкаем, потому что приходит время свернуть с шоссе на грунтовую дорогу, взбирающуюся зигзагом вверх по склону горы. Двигатель моби ревет, Лева сосредоточился на управлении, я непроизвольно напрягаю мышцы, помогая машинке преодолевать крутой подъем. Наконец за очередным поворотом нам открывается широкая лужайка и хижина с каменной оградой. На этот раз не пришлось карабкаться на кручу, думаю я с удовольствием.
Издали все выглядит давно заброшенным: ограда сложена из грубо отесанных серых камней и вся заросла плющом. Там, где стебли плюща расходятся, видно, что камни обгрызены ветром и дождями. Около самого дома вырос молодой дубок и закрывает окно. Ничто не указывает на обитаемость хижины.
Но когда мы подходим ближе – картина меняется. Скрытый изгородью сад не выглядит запущенным. На деревьях (все больше карликовые яблони) нет сухих веток, их стволы побелены не раньше, чем прошлой весной. Зеленые изгороди по краям дорожек пострижены, клумбы с георгинами и розовыми астрами имеют четкие формы, их недавно подравнивали. В глубине сада протекает ручеек, запруженный каменной плотиной. Его русло расчищено, небольшой водопад стекает в крошечное озерцо, над ним стоит статуя из туфа – склонившийся к воде кентавр. Вот она выглядит очень старой, но это, скорее, продуманный эффект – дань романтической традиции, чем небрежность. Кажется, из сада только что ушел садовник, и от этой мысли у меня почему-то холодок бежит по спине, и я невольно ищу руку Левы.
