Прошло некоторое время, прежде чем я ушел с мола. Раны ослабили меня, да я никогда и не отличался быстротой соображения, дающей иным людям возможность сразу выбрать верный курс и действовать молниеносно.
Корабль уходил, постепенно тая на горизонте, и уносил с собой виконта де Клериси. Отрицать факт было бессмысленно. Я видел его собственными глазами, но дальше-то что?
Плечо нестерпимо ныло, на сердце лежал камень, в голове совершенно не было мыслей. Возница последовал за мной, насколько мог, и теперь махал мне хлыстом. Я сел в коляску и приказал отвезти меня в отель. Как-никак, я не спал толком три ночи и теперь мечтал улечься в постель и не покидать ее до тех пор, пока не избавлюсь наконец от этой жуткой усталости.
О последующих событиях у меня сохранились смутные воспоминания. Собственно говоря, я вообще ничего не помню до того момента, пока не очнулся от сна в комнате «Отель де Жен» и не обнаружил миловидное розовощекое лицо в обрамлении белого чепчика, склонившееся надо мной.
– Сколько времени, сестра? И какой сейчас день? – спросил я.
В ответ мне мягко приказали молчать и беречь силы. Сиделка, не спросив даже моего желания, влила в меня ложку чего-то безвкусного. Эта добрая особа обходилась со мной, как с ребенком. Впрочем, мне кажется, что женщины всегда обходятся так с мужчинами, оказавшимися в полной их власти.
– Лежите тихо, – сказала она. – А я вам почитаю.
Сестра извлекла из кармана книгу псалмов, и под звук монотонного голоса я вскоре вновь погрузился в сон.
Очнувшись в следующий раз, я обнаружил ту же сиделку, но еще и Сэндера, общавшегося с ней на ломаном французском. Странный контраст: мужчина принадлежал к этому миру и закалился в схватках на теневой его стороне, женщина же витала высоко над всеми людскими слабостями.
– Чш-ш! – прошипела она. – Больной проснулся. Он не должен слышать о ваших проблемах.
И она отвернулась от бедолаги Сэндера с его деловитостью, как прежде отвернулась от света с его беззаконием.
Агент пожал плечами и посмотрел на ее спину, действительно показанную довольно бесцеремонно и с нескрываемым презрением. Женщины давно вызывали в нем пренебрежение как существа малосведущие и никчемные. Монахини же просто озадачивали достойного сыщика.
– Послушайте, сестра! – произнес он, нетерпеливо дернув сиделку за рукав, и даже мои непослушные губы раздвинулись в улыбке при звуке этого безошибочно лондонского говора.
– Что? – Она сердито обернулась.
Понизив голос, Сэндер стал что-то торопливо объяснять ей на ухо. Но женщина только качала головой. Какими ничтожными кажутся дела земные для тех, кто далек от мирских забот!
– Я просто обязан сказать ему! Сейчас! – рявкнул наконец Сэндер и шагнул к кровати.
Монахиня ухватила его за руку, удерживая. Они представляли собой странную картину.
– Позвольте мне пройти, – сказал он. – Я знаю, что делаю.
Лицо сестры вспыхнуло, и монахиня двинулась на детектива.
– Нет, вы не знаете, – спокойно ответила она. – Хозяйка тут я. Будьте любезны покинуть помещение.
Сестра подошла к двери и распахнула ее. Ее слова и действия вполне соответствовали принятому ей на себя сану, и она ни на секунду не забывала о них.
С выражением безнадежности на лице Сэндер покинул комнату, а моя сиделка поспешила к постели.
– Какой глупый человек! – негромко сказала она.
– Не все считают его таким, сестра.
Она обратила на мои слова не больше внимания, чем нянька на сюсюканье младенца.
– Вы пошевелились и повязка съехала, – сказала женщина. – Вам следует лежать спокойно, потому как рана в плече у вас очень нехорошая. Мне это известно, я прошла войну. Как могли вы ее заполучить сейчас, в мирное время?
– Тому, кто ее причинил, пришлось еще хуже. Он мертв.
– Тогда да простит вас Господь. Но лежите тихо. А я вам почитаю.
На свет снова было извлечено издание в строгом черном переплете. Она читала долго, но я не слышал голоса, впав в некое забытье. Наконец, сестра захлопнула книгу и с тихим укором воззрилась на меня.
– Вы не слушаете?
– Нет.
– Почему?
– Потому что пытаюсь угадать, почему вы не дали мне поговорить с моим агентом мистером Сэндером, который вовсе не так глуп, как вам кажется.
– Этот тип один из тех, кто не знает, как положено вести себя в больничной палате, – чопорно заявила сиделка. – Ему втемяшилось в голову разговаривать с вами о делах. О делах – с раненым!
– Которому больше подобает думать о делах того света, сестра?
– О них надо думать всегда, – ответила та, потупив взгляд.
– И о чем же хотел поговорить мистер Сэндер? – спросил я.
Монахиня посмотрела на меня с проблеском интереса. Под скромным одеянием служительницы продолжало биться чисто женское сердце. Сестра Рене была вовсе не прочь поведать мне новости.
– О, для вас в этом нет ничего интересного, – начала она. – Вы ведь даже не итальянец, а всего лишь англичанин.
– Увы, сестра моя.
– Но вся Генуя только об этом и говорит!
– Вот как?
– Да. Никогда не случалось прежде такой ужасной катастрофы. Но у вас-то там друзей не было, поэтому вам все равно.
– Тем более. Значит, мне можно сказать без опаски – даже самая большая катастрофа меня не потрясет.
– Что же, – отозвалась монахиня, хлопотливо, но бесшумно перемещаясь по комнате. – Но всегда так ужасно слышать про вещи, которые напоминают нам, что все мы не готовы.
– К чему, сестра?
– К смерти.
В самых смиренных в мире глазах промелькнуло выражение благоговения.
– Но кто умер-то?
– Триста человек, – последовал ответ. – Пассажиры и экипаж «Принсипе Амадео» – большого парохода, отплывшего вчера вечером из Генуи с эмигрантами, направляющимися в Южную Америку.
– И все они утонули? – спросил я после паузы, радуясь тому, что лицо мое находится в тени от шторы.
– Все, за исключением двоих или троих. Корабль только час как вышел из гавани, и все пассажиры уселись ужинать. Налетел, как понимаю, туман, и под его покровом произошло столкновение. В пять минут «Принсипе Амадео» пошел ко дну.
Говорила она тихо, со спокойствием, воспитанным в ней верой. Похоже, единственным ее сожалением было то, что все эти люди предстали пред Господом, не причастившись и не исповедавшись.
Вскоре сиделка ушла, взяв с меня обещание сразу заснуть. Вопреки седым волосам и морщинам, образовавшимся, как понимаю, исключительно благодаря годам, ибо заботы дня насущного не наложили на ее лицо отпечатка, сестру Рене не составляло труда обмануть.
