Ближе к концу сентября мадам снова известила меня о намерении обосноваться на зиму в Ла-Полин и умоляла меня назначить день своего визита. После некоторых колебаний я принял предложение и написал Жиро в Париж, что вскоре буду проездом в городе и намерен провести в обществе своего друга столько времени, сколько возможно.
– Знаете, Дик, все-таки банкротом быть веселее, – сказал Альфонс, когда мы ужинали в его клубе. – Эти деньги… Mon Dieu, сколько с ними хлопот!
– Да, – ответил я, нисколько не кривя душой. – Богатство навлекает злой рок на своих обладателей.
Впрочем, Жиро был вполне счастлив, обретя наследство, и черпал радость, спуская его на других. Вряд ли найдется в мире другая щедрая душа, способная потягаться с Альфонсом, для которого тратить деньги на друзей является величайшим из удовольствий.
– Помните, как мы привыкли пить наше бенедиктинское исключительно из бокалов для кларета? – воскликнул маленький француз. – Ах, вот что значит молодость, n,est ce pas?
[121] Кто бы мог представить, что в один прекрасный день у нас будет все, что захотим?
Взгляд его вдруг потемнел, и ребячливость сошла с лица.
– Я был знатным дураком, – промолвил он. – А ты – другим таким же, мой хмурый ликом англичанин. Но я осознал свою глупость и понял, что есть еще счастье в этом мире. По крайней мере, на этот век хватит.
Я встал, намереваясь пожелать другу спокойной ночи, потому как собирался рано выехать поутру.
– Единственная моя надежда, mon ami, – продолжил Альфонс, сжимая мою ладонь своими миниатюрными пальчиками, – что милостивый Господь даст вам вскоре убедиться, как были вы глупы.
К исходу следующего дня я приехал в Драгиньян и поселился в «Отель Бертен», гостинице, лучше которой путешественнику не найти во всем Провансе. Ни день, ни час своего прибытия в Ла-Полин я не уточнял, подозревая, что дела мадам де Клериси могут задержать меня в Париже. Так, собственно говоря, и произошло.
На следующее утро я пешком отправился в Ла-Полин по дороге, идущей мимо виноградников и оливковых рощ, урожай с которых был недавно собран. Яркие цвета осени медленно прокладывали себе дорогу к вершинам горных склонов, где прохладный климат позволяет листве зеленеть дольше, чем в обожженных солнцем долинах. Воздух был свеж и прозрачен, с запада тянул приятный ветерок. Весь мир, похоже, инстинктивно пожинал плоды того, что явилось результатом плодородия почвы и кропотливого труда. Интересно, это природа подстраивается под наше настроение или Создатель приводит наши мысли в соответствие с ветром и небом, светом и тенью?
Когда показалось шато, сердце мое упало, потому как я не нес ничего, кроме дурных вестей, той леди, которую уважал более всех на свете, если не считать одной девушки. Как-то примет мадам мои откровения? Лучше будет поговорить с ней наедине, потому как то, что можно сообщить супруге, не всегда стоит открывать дочери. Эта проблема, однако, решилась сама собой, так как на подступах к старому шато я увидел, что в решетчатой беседке у восточного края кто-то сидит, и заметил мелькание предмета, очень похожего на белый платок. Как и стоило предполагать, мадам сидела за кружевом. Одна.
Свернув с дороги на тропу, идущую через оливковую рощу, я подошел к виконтессе, но не застал ее врасплох. Она заметила мое приближение и отложила работу.
– Значит, вы приехали наконец, – сказала виконтесса, подавая мне руку.
Мы зашли в оплетенную виноградом беседку и сели. Мадам внимательно разглядывала меня.
– Вы сильный человек, mon ami, – проговорила француженка. – По вашему лицу никто не догадается о том, что довелось вам пережить.
Но я пришел говорить не о себе. Моя история предназначалась госпоже де Клериси, и, как прямолинейный англичанин, а не романический герой, я намерен был изложить ее без аллегорий и символов.
– Мадам, ваши деньги украл не Мист, – начал я. – Не барона Жиро понесли мы на кладбище с улицы Пальмье. Не виконт де Клериси был найден близ Пасси и предан земле в церковном дворе в Сенневиле.
Я понял, что виконтесса считает меня сумасшедшим.
– Мой бедный друг, – произнесла она с глубочайшим сочувствием в голосе. – Зачем вы говорите так и к чему клоните?
– К тому, мадам, что никто из нас не застрахован от искушений, и деньги – самое сильное из них. Я самому себе не доверил бы десять миллионов франков. И ни одному человеку на земле.
– Почему?
Мне показалось, что в глазах женщины уже мелькнул проблеск понимания. Я замялся на секунду, и она заговорила сама.
– Мой муж жив?
– Нет, мадам.
Виконтесса повернулась немного в кресле и оперлась локтем на стол, позволяя мне видеть только профиль своего лица. Спрятав подбородок в ладони, она устремила взор в долину.
– Расскажите все, что знаете, – попросила она. – Я не буду перебивать, только не жалейте меня.
– Барон Жиро причинил моему старому патрону огромное зло, когда, охваченный эгоистичным страхом, поместил свое огромное состояние под опеку виконта. Жизнь показывает, что никто не может доверять себе, когда дело касается денег, и никто не имеет права искушать ближнего. Насколько можно судить, виконт был вполне обеспечен. Мне ли не знать, что в его распоряжении имелось больше денег, чем он мог потратить. Вы знаете, мадам, что я питал глубочайшее уважение к вашему мужу и восхищался им. За месяцы, когда мы ежедневно общались, он сотни раз проявлял доброту ко мне, тысячи раз выказывал то, что я не могу расценить иначе как искреннее расположение.
Виконтесса коротко кивнула, и я поспешил вернуться к рассказу, ведь нет пытки страшнее, чем томить человека неизвестностью.
– То, что я узнал, было с большим трудом собрано из различных источников, и о фактах, которые будут мной изложены, не знает и не подозревает ни одна живая душа. Если хотите, это знание может остаться достоянием исключительно нас двоих.
– Друг мой, – сказала госпожа де Клериси, повинуясь порыву самого доброго на свете сердца. – Думаю, ваша сила кроется в том, что вы всегда думаете о других.
– Виконт подвергся искушению, – продолжил я. – В нем жила скрытая страсть к деньгам. Эта болезнь свойственна многим, но большинству людей не предоставляется возможности пасть ее жертвой. Патрон поступил так, как на его месте поступили бы девяносто девять человек из ста. Так, как, наверное, поступил бы и я сам. Он поддался. У него имелось под рукой умелое орудие и ценнейший помощник в лице Шарля Миста. Тот действительно уносил бумаги, но в силу какой-то причины – допустим, не мог подделать необходимые подписи – не имел возможности обратить чеки в наличные без помощи виконта. Сам того не подозревая, я несколько раз мешал их встрече, тем самым откладывая исполнение плана.
Все это время мадам сидела и смотрела на долину. Ее самообладание поражало, потому что ей наверняка хотелось задать тысячу вопросов.
