– Что ж, при месье Говарде можно говорить, – спокойно сказал барон. – Это не секретарь pour rire
[69].
«Интересно, а Мист был секретарем pour rire?» – подумал я.
Я придвинул кресло и предложил гостю сесть. Тот холодно принял приглашение, а сев, почти не уменьшился в росте. Есть люди, которые словно всегда сидят. Безусловно, ошибочно судить ближнего по первому взгляду, но у меня создалось впечатление, что будь у барона Жиро хоть немного храбрости, из него получился бы первоклассный подлец. Искоса глянув на меня, толстяк покопался в кармане и извлек из него письмо, которое вручил виконту.
– Вот что я получил, – сказал Жиро. – Письмо анонимное и, как убедитесь, весьма хитро состряпанное. Никаких зацепок. Его прислали в мою контору, и служащие телеграфировали мне в Прованс. Естественно, я приехал незамедлительно. Есть люди, которые ради дела жертвуют всем.
Я охотно согласился – эта ремарка была сказана буквально обо мне.
Мой патрон завертел головой, ища очки.
– Однако друг мой, оно написано просто ужасно, – отозвался он. – Такие каракули не очень-то разберешь.
Сгорающий от нетерпения барон наклонился, вырвал документ у виконта и протянул мне.
– Вот, секретарь, прочитайте вслух, – заявил он.
Не заставляя себя упрашивать, я огласил бумагу так зычно, насколько мог. Для некоторых людей громкий голос служит признаком честности или отсутствия ума, и барон явно принадлежал к этим людям. Письмо предупреждало, что всеобщее восстание против императора неизбежно, и в свете грядущей вслед за ним анархии мудрому человеку стоит без промедления вывести все свое достояние в более спокойные страны. То есть в нем, дословно, содержалось все то, что члены недавнего собрания решили утаить от нашего сегодняшнего гостя.
Когда я закончил читать, барон запыхтел, как боксер на ринге.
– Вот я получаю такое письмо! Я, барон Жиро из высших финансовых сфер!
– Мой бедный друг, успокойтесь, – принялся урезонивать его виконт.
Легко призывать к спокойствию, но многие ли из нас способны урегулировать состояние ума, получив удар в уязвимое место? Барон нервно утер лоб.
– Но это правда? – спросил он.
Патрон развел руками, при этом не посмотрел на меня, как обязательно поступил бы обычный человек, который знает, что рядом есть некто, разделяющий его знание.
– Трудно сказать, но, пожалуй, да! Насколько хватает предвидения простого смертного, это довольно верно.
– Но как мне тогда быть?
Я удивленно воззрился на великого финансиста, задающего подобный вопрос. Уж кто-кто, а он-то менее всего нуждался в совете, касающемся денег.
– Последуйте моему примеру, – ответил виконт. – Уведите деньги из страны.
Странная тень промелькнула по лицу барона. Он переводил взгляд то на одного из нас, то на другого. Было в этом взгляде нечто хитрое, как у кота. Виконт оставался совершенно невозмутим. У меня же, если верить знакомым, было в те дни суровое лицо субъекта, закаленного непогодой и разочарованием в природе человечества. Последнее убеждение я позже существенно пересмотрел.
– Ответственность удерживает вас в Париже, – произнес финансист.
– У меня нет ни перед кем ответственности. Человек моих лет, удалившийся от дел, свободен от обязательств. – Произнося эти слова, хозяин словно сделался старше. – Я просто рассказал вам, как распорядился своими скромными пожитками.
Барон покачал головой с лукавым скепсисом. Видимо, чтобы делать деньги, достаточно даже самой непритязательной хитрости, потому как, готов поклясться, на большее наш гость претендовать не мог.
– Но каким образом? – спросил он.
– В банкнотах, собственноручно, – последовал неожиданный ответ виконта.
Жиро недоверчиво рассмеялся. Мне подумалось, что величайшим мастерством в высоких финансовых сферах является умение подловить ближнего в момент, когда тот невзначай скажет правду. Получается, безопаснее всегда говорить правду, все равно ее никто не распознает.
Только когда виконт достал чековую книжку и показал суммы, снятые со своего счета, Жиро согласился поверить в услышанное. В мои обязанности, не лишним будет заметить, не входило отслеживание трат господина де Клериси. Я имел отношение только к поступлению доходов от различных имений и, хотя знал, что суммы, переходящие в руки банкиров, весьма значительны, никогда не забивал себе голову дальнейшей судьбой этих средств. Патрон мой обладал, как я уже где-то обмолвился, живым, пожалуй даже излишне обостренным ощущением ценности денег. В то время он казался мне чем-то вроде скряги, любящего золото ради него самого, в отличие от барона Жиро, для которого то служило просто средством для приобретения высокого положения и роскоши.
– В моем случае так не выйдет, – промолвил наконец финансист.
– Верно. У вас тысяча луидоров на каждый мой.
– Зато никакой недвижимости: ни земель, ни поместий, если не считать шато в Варе.
Паника его нисколько не улеглась, и он находился теперь буквально в шаге от того, чтобы разрыдаться, – жалкий, презренный субъект. Виконт, умиротворяющий и благожелательный, принялся разъяснять нюансы своих собственных дел. И в том числе поделился с нами, что, благодаря почерпнутой из достоверных источников информации, он уже несколько месяцев назад сделал вывод: болезнь императора носит более серьезный характер, чем принято считать.
– Сосредоточившись на предприятиях по всему миру: Суэцкий канал, Мексика, колонии, – вы, друг мой, не так бдительно наблюдали за ситуацией у нас на родине, – сказал патрон. – Заглядевшись на далекую гору так легко споткнуться о маленький камень, не так ли?
Он ликвидировал все свои незначительные доли во вложениях, судьба которых зависит от стабильности правительства, поведал нам виконт, но если человек, занимающий видное положение, будь оно добыто по случаю, по праву рождения или – тут последовал элегантный поклон в адрес нашего гостя – силой собственного гения, станет выводить деньги из Франции через обычные финансовые каналы, это возбудит толки, способные подхлестнуть кризис, коему все благонамеренные патриоты обязаны противодействовать. Господин де Клериси развивал эту тему убедительно и начистоту, тогда как барон Жиро мог только утирать чело насквозь промокшим платком да издавать нечленораздельные восклицания ужаса.
– Я могу обналичить пару миллионов за два дня, – заявил финансист. – Но есть много акций, которые мне не с руки продавать сейчас: из-за падения правительства я отдам в убыток то, что мог с выгодой пристроить всего пару недель назад.
В пальцах у виконта плясало перо. Как хорошо знал я этот жест! Тем временем миллионер вроде как немного оправился, признаком чего являлся хитрый блеск, снова появившийся у него в глазах.
