– Господин де Мерувиль, – сказал Филипп, – я полагаю, что вы знаете этих господ. Но вы, господин д’Арбле и Франсуа, не имеете этого счастья, и потому позвольте представить вам этих высокоуважаемых господ: председатель парламента Тулузы, королевский судья, господа советники парламента, с которыми, к сожалению, я принужден был обойтись не совсем любезно. Господин де Мерувиль, вот торжественное обещание, подписанное этими десятью господами, в котором они заявляют, что вам и вашей супруге будет предоставлено жить в замке без малейших покушений на вашу свободу. Я думаю, что вы без опасения можете вернуться к себе. Теперь, господа, – продолжал Филипп, обращаясь к своим пленным, – вы можете удалиться отсюда. Надеюсь, урок, который мы можем в случае надобности повторить, ослабит ваше усердие в преследовании гугенотов.
Председатель и его товарищи молча удалились. Солдаты засмеялись было им вслед, но Филипп знаком остановил их.
– Не следует глумиться над ними, – заметил он, – они уже и так достаточно унижены.
Узнав все подробности, д’Арбле смеясь заметил Филиппу:
– Ну, сэр Флетчер, плохо вам придется, если вы попадетесь в руки этим почтенным людям. Я не боюсь смерти на поле битвы, но признаюсь, что ужас охватывает меня при мысли, что меня могли бы пытать и сжечь!
Франсуа и д’Арбле заметили отсутствие пяти солдат в отряде и очень пожалели, узнав их печальную судьбу.
– Де Мерувиль, – обратился д’Арбле к владельцу замка, – вы должны теперь же решить, поедете ли вы с нами или положитесь на обещание этих господ. И вам нужно торопиться, иначе можете быть уверены: за нами помчатся с полдюжины эскадронов, как только президент и его друзья доберутся до города, а если нас захватят вторично, наше положение будет незавидное.
Де Мерувиль обратился к Филиппу:
– Как вы думаете, сэр Флетчер, исполнят ли эти господа свое обещание? Если нет, мы должны бежать. Но мы в таком возрасте, когда трудно начинать новую жизнь; имущество наше будет, без сомнения, конфисковано, а без денег нам худо придется на чужбине.
– Я думаю, что ввиду моих угроз жестоко отомстить им они не рискнут нарушить данное обещание. Но если вы хотите принять мой совет, вам следует продать ваше имение, как только найдется подходящий покупатель, и переселиться в Ла-Рошель или даже в Англию. Несомненно, вас будут глубоко ненавидеть здесь.
Пять минут спустя отряд отправился в путь, а де Мерувиль с женой вернулись домой. Д’Арбле решил направиться в Ла-Рошель.
– Только там мы будем чувствовать себя в безопасности, – говорил он. – Председателя парламента, королевских судей и вообще высокопоставленных лиц нельзя безнаказанно стаскивать ночью с постели. К счастью, все они не скоро доберутся до города – им еще нужно переодеться, чтобы не показаться в таком жалком виде там, где они привыкли властвовать, а мы тем временем успеем уйти далеко. Мы много сделали и собрали большие суммы, и нам лучше не рисковать результатами наших трудов и нашей жизнью.
Отряд ехал быстро, останавливаясь только для того, чтобы дать отдохнуть коням, и приехал в Ла-Рошель, не встретив на пути ни одного неприятельского отряда.
Тем временем на театре военных действий происходили очень важные события. Армия Конде и адмирала вступила в Лотарингию и, избежав столкновения с преграждавшими ей путь королевскими войсками, благополучно соединилась с немецким отрядом герцога Казимира, второго сына пфальцграфа. Правда, немцы отказывались идти дальше, пока им не будет выдана условленная плата, но адмирал, войсковая казна которого была пуста, попросил помощи у своих офицеров и солдат, и те охотно отдали ему все, что имели, чтобы удовлетворить немцев.
Соединенная армия направилась на запад, с намерением дать снова католикам битву под стенами Парижа. Но у нее не было ни артиллерии, ни припасов, и адмиралу приходилось брать контрибуцию с попутных католических городов и селений, причем солдат невозможно было удержать от грабежа. В Орлеане силы адмирала возросли.
Между тем двор, вступавший всегда в переговоры, как только гугеноты усиливались, и прекращавший их, когда сила была на его стороне, теперь искал примирения. И когда армия Конде подошла к Шартру и осадила его, католики прислали такие выгодные предложения, что несколько дворян-гугенотов были отправлены в Лонжюмо для переговоров с королевскими комиссарами.
Однако переговоры затянулись. Адмирал и Конде сознавали, что договоры мало приносят пользы и что их тотчас же нарушают. Но само войско гугенотов желало мира. Бремя войны ложилось главным образом на дворян, а они были разорены; их люди не получали жалованья, и земли их не обрабатывались за недостатком рабочих рук. Уже и теперь под Шартром многие без разрешения удалились из армии, и силы гугенотов быстро уменьшались. Принц и адмирал вынуждены были согласиться на мир, и договор, предоставлявший гугенотам те же права, как и в предыдущих подобных соглашениях, был подписан.
Глава VIII. Третья гугенотская война
Гугеноты скоро почувствовали, как непрочен был договор, заключенный ими с Екатериной Медичи и непостоянным королем. Едва вспомогательные немецкие войска выступили из Франции, как договор уже был отменен. В католических церквях начали проповедовать, что договор в Лонжюмо – нечестивое дело, что с гугенотами мира быть не может, и во многих местах повторилась резня беззащитных протестантов – в шесть месяцев их было убито до десяти тысяч человек. Губернаторы отказывались исполнять постановления договора, а король объявил, что они не распространяются на владения его матери и принцев. К гугенотам опять отправили на постой буйных солдат, и их положение становилось хуже, чем было до войны.
– Принц Конде и адмирал были не в своем уме, – говорила возмущенная графиня де Лаваль вернувшимся домой Франсуа и Филиппу, – что позволили себя одурачить. Лучше было совсем не поднимать оружия.
Филипп, собравшийся было ехать домой, решил остаться во Франции, так как было очевидно, что война разгорится снова после жатвы и сбора винограда. Крепость Ла-Рошель отказалась открыть ворота королевским войскам, и во всей стране, прилегающей к этой крепости, гугеноты были многочисленны и сильны. Поэтому собственно в Лавале лето прошло спокойно; но вести о преследованиях гугенотов, приходившие с разных концов Франции, наполняли ужасом и негодованием сердца обитателей замка.
Неистовства, происходившие в Париже, были так велики, что Конде, бывший там, счел лучшим удалиться в Нуайе, небольшой городок в Бургундии. В этот же край, в замок своего брата д’Андело, лежавший в нескольких милях от Нуайе, переселился из Шатильона и адмирал Колиньи, потерявший незадолго перед тем свою мужественную супругу, умершую от болезни, которой она заразилась, ухаживая за ранеными в Орлеане. Сам владелец замка, д’Андело, удалился в Англию, написав Екатерине Медичи протест против нарушения договора и преследований одной части населения, принесших столько бедствий Франции.
Канцлер л’Опиталь и Монморанси пытались было помешать жестокостям, направленным на гугенотов; но в королевском совете заседали сильные противники, и среди них властолюбивый кардинал Лотарингский. Л’Опиталь в отчаянии вышел из совета.
