Положение гугенотов в течение зимы ухудшилось: много людей умерло от лишений и болезней, несколько больших дворянских и городских отрядов разошлись по домам за полным истощением средств. Армия герцога Анжуйского, конечно, тоже терпела от болезней, но не расходилась, так как солдаты получали жалование из королевской казны. Напротив, к ней присоединились две тысячи двести немецких всадников, присланных католическими князьями Германии, а граф де Танд привел три тысячи солдат с юга Франции. Таким образом, все складывалось не в пользу гугенотов.
Ранней весной обе армии стали готовиться к военным действиям. План принца Конде и адмирала заключался в том, чтобы соединиться сначала с южными вождями гугенотов, виконтами, оставшимися в Гиени для защиты местных гугенотских областей, и затем идти навстречу герцогу Цвайбрюкенскому. Поэтому они направились сначала к Коньяку, куда шел и герцог Анжуйский. Обе армии одновременно пришли к противоположным берегам Шаранты. Католики захватили город Шато-Неф, на полпути между Жарнаком и Коньяком, и начали исправлять мост, разрушенный гугенотами. Главная армия их пошла на Коньяк и готовилась атаковать город. Силы гугенотов были еще разделены, и потому адмирал, не желая подвергать армию опасности, просил Конде отступить. Но принц, командовавший авангардом, стоявшим в виду Шато-Нефа, отказался последовать этому совету и со своей обычной отвагой гордо заявил, что Бурбоны никогда не бегут от врагов. В этой армии, в конном отряде графа де Ла Ну, находился и Франсуа де Лаваль со своими людьми.
В ночь на 12 марта герцог Анжуйский неожиданно перешел реку, и передовые отряды гугенотов не заметили этого. Узнав об этом, адмирал разослал приказ разбросанным отрядам сосредоточиться. Но дисциплина не была сильна в армии гугенотов, и многие начальники заняли не указанные им позиции, а более, по их мнению, удобные. К полудню 12-го числа ближайшие к реке отряды успел, однако, сойтись, и адмирал решил отступить к позиции, занимаемой принцем Конде; но не успели гугеноты начать отступление, как вся армия католиков обрушилась на них. Адмирал вынужден был принять сражение и остановился в Бассаке, небольшой деревне с аббатством, располагая только отрядом конницы под начальством де Ла Ну и небольшим отрядом пехоты.
Коннице де Ла Ну пришлось вынести первый натиск врагов. Тесной массой напал де Ла Ну на наступавшую на деревню кавалерию католиков, значительно превосходившую его числом, и глубоко врезался в ее ряды; этим воспользовались католики и отрезали ему путь к отступлению. Однако коннице де Ла Ну удалось пробиться сквозь плотные вражеские ряды и ускакать. Деревня Бассак и аббатство были потеряны. В это время явился на выручку д’Андело. Он выгнал католиков из деревни и укрепился там. Но на него наступала целая армия, и успех его мог быть только временный. После отчаянной борьбы деревня снова перешла в руки католиков. Отступавшим по шоссе гугенотам грозило полное поражение от фланговых атак католиков, когда на поле битвы появился с тремястами всадниками принц Конде, извещенный генералом об опасности. С рукой, раздробленной пушечным ядром, и ногой, искалеченной копытами коня, Конде тем не менее сам повел свой отряд на врага. Закипела отчаянная битва. Гугеноты совершали чудеса храбрости. Но католики получали все новые подкрепления, и отряд Конде таял. Многие гугеноты попали в плен, лошадь Конде была убита под ним и упала, придавив его собой. Конде поднял забрало и сдался двум рыцарям, узнавшим его. Они почтительно подняли его, но подъехавший капитан королевской гвардии Монтескье убил его наповал из пистолета выстрелом в голову. Несколько других гугенотов, сдавшихся в плен, были так же изменнически убиты.
Блестящая атака Конде не осталась, однако, без результата – только благодаря ей адмирал мог удалиться с поля битвы без особых потерь. Пехота гугенотов совсем не участвовала в сражении, за исключением небольшого отряда; но конница потеряла около четырех сот человек убитыми и пленными; в числе последних находились лучшие представители дворян-гугенотов – де Ла Ну, Субиз, ла Лу и множество других.
Среди католиков не только Франции, но и всей Европы смерть Конде и победа герцога Анжуйского, сильно им преувеличенная, вызвали великую радость, и дело гугенотов считалось погибшим.
Армия гугенотов отступила в Коньяк, где в то время находилась мужественная королева Наваррская. Сын ее, молодой принц Генрих, был объявлен, после смерти Конде, главнокомандующим армией, а молодой Конде, его ровесник, – состоящим при нем.
Опьяненный своей победой, герцог Анжуйский опозорил себя гнусным поступком: он приказал отвезти обнаженное тело Конде на осле в Жарнак и выставил его на четыре дня перед занимаемым им домом. Затем он разослал тщеславные депеши ко всем католическим государям Европы о победе над гугенотами и двинулся на Коньяк. Однако стоявшие там семь тысяч рекрутов Колиньи приняли королевскую армию с такой решимостью, что не только все атаки на стены были отбиты с тяжелыми для католиков потерями, далеко превышавшими понесенные ими в битве при Жарнаке, но этот урон еще сильно увеличился благодаря удачным вылазкам гарнизона. Простояв с месяц перед городом, герцог отступил. Так же безуспешны были его осады Сень-Жан д’Анжели, но Мюсидан был взят. Штурм его стоил жизни одному из лучших католических офицеров, де Бриассаку, за что герцог отомстил гнусным истреблением всего гарнизона, сдавшегося на условии пощады жизни и имущества сражавшихся.
Радость гугенотов по поводу успехов была омрачена смертью доблестного д’Андело, брата адмирала; смерть его приписывали яду, который будто бы дан был ему человеком, подосланным Екатериной Медичи.
Франсуа де Лаваль и Филипп Флетчер были оба серьезно ранены в битве при Жарнаке, где потеряли двадцать человек из своего отряда. Они были, однако, в состоянии добраться верхом до Коньяка. Адмирал посетил их. Он видел их небольшой отряд, прикрывавший общее отступление во время атаки Конде, и как только они оправились немного, посвятил их в рыцари, а затем отослал в Ла-Рошель для отдыха и излечения.
Молодой принц Наваррский, находившийся в Коньяке, сильно привязался к Филиппу и часто навещал его. Он снова просил Колиньи назначить Филиппа в число приближенных к нему рыцарей, но адмирал отказал, повторив ему те же доводы.
– Есть много молодых французов, принц, – сказал он в заключение. – Почему вы не приблизите к себе графа де Лаваля? Вы еще вчера говорили, что любите его.
– Да, он похож на своего кузена, и если нельзя назначить Филиппа, то я хотел бы иметь при себе его.
Франсуа с радостью согласился на это назначение и тотчас сообщил Филиппу, какой великой чести он удостоился, и в то же время высказал сожаление, что ему придется расстаться с кузеном.
– Не думай об этом, Франсуа, – оказал Филипп. – Генрих Наваррский, вероятно, будет королем Франции, и каждый французский дворянин должен считать своим нравственным долгом служить ему.
Поэтому друзья отправились в Ла-Рошель только на самое короткое время, чтобы отдохнуть и подышать морским воздухом; затем Франсуа собирался передать начальство над своими людьми Филиппу, а сам должен был сопровождать принца Наваррского. О своем посвящении в рыцари и назначении в свиту принца Франсуа тотчас уведомил графиню и в Ла-Рошели нашел уже ответ, в котором она выражала свою радость.
